О судьбах российских немцев

[ALEKSO]

Быль Нынче даже птицы плачут
«Сара Хольцманн получила письмо от матери, пошли, послушаем!» - от одной землянки в другую передавалась весть по всему поселку Кара-Су. Сара была единственной из всех переселенцев, кто получал весточки из родного села. Когда в сентябре 1941 года всех немцев выселяли с Поволжья, то и ей, татарке, вышедшей замуж за немца, пришлось разделить со всеми участь изгнанников. Уполномоченный из Марксштадта предлагал ей развестись с мужем и остаться с тремя детьми у матери. Сара об этом и слушать не хотела. Она выросла среди немцев, училась в немецкой школе, вышла замуж за немца - по другому себе и представить свою судьбу не могла, уже несколько поколений ее предков жили среди немцев.

[ALEKSO]

Человек десять, в основном женщин и стариков, собралось у землянки старого Бектурсуна, где жила на квартире Сара с детьми. Никто не решался зайти вовнутрь. Две облезлые стариковы собаки, полаяв для порядка на непрошеных гостей, лениво улеглись у порога. Через некоторое время дверь скрипнула, собаки молча отпрянули в сторону - стариковский посох прошелся по их спинам. Бектурсун, что-то бурча из - под надвинутого на лицо огромного лисьего малахая, пошел в сторону мазаров - мусульманского кладбища. Он не говорил по-русски, и тем более по-немецки, поэтому когда кто-то приходил к Саре он уходил. А может просто никогда никому мешать не хотел.

[ALEKSO]

Сара выглянула из дверного проема. Лицо ее было красным - видимо плакала. Все знали, что это из-за письма от матери. Такая картина повторялась уже который раз. От слуха о полученном Сарой письме вплоть до ухода Бектурсуна к мазарам. И чтение писем было уже чем-то ритуальным. Вот и сейчас, Сара присела на корточки, развернула листок письма, вновь свернула его, смахнула, навернувшиеся слезы краем платка, покрывавшего ее голову, и вновь развернула листок. Дрожащим голосом она начинала читать. Слова приветствия ее мама, Алимя-апа, писала по-русски, потом жирно (видимо для цензуры) выводила слова о том, что хочет продолжить письмо по-татарски. Но в самом деле дальше писала русскими буквами по-немецки - годы ликбеза прошли не даром.

[ALEKSO]

В каждом письме Алимя-апа писала о том, что стало с селом, после того как вывезли немецкое население в далекие казахские степи, где какой дом беженцы с Украины разобрали на дрова, где какой сад пошел под топор, что собаки одичавшие без хозяев воют по ночам. «Деревья рубят, у меня сердце кровью обливается - живые они, это же Вы, мои родные, доченька, внучата, соседи, это Ваши корни в родной поволжской степи подрубают», писала Алимя-апа. «Снова весна наступила, оставшиеся деревья цветут как всегда, а птицы не поют. Нынче даже птицы плачут, что Вас здесь нет».
Сара запнулась, стала торопливо смахивать навернувшиеся слезы. И среди собравшиеся раздались всхлипывания. Сара встала, сложила письмо. «Дочитай! Дочитай, пожалуйста!», раздались голоса. «Не могу! Она снова спрашивает об Эрике». Сара упорно скрывала от матери правду.

[ALEKSO]

Еще в первую зиму, когда большинство мужчин-немцев, в том числе и мужа Сары Карла, забрали на работу на Урал, Эрик и другие подростки отвозили их на санях в райцентр. Обратная дорога превратилась для детей в ночной кошмар. Сумерки застали их на полпути. Уставшие лошади плелись по бесконечной степи. Неожиданно появившиеся из-за лозняка темные тени двинулись в сторону саней, лошади, почуяв неладное, помчались во всю прыть. Но гонка длилась не долго. Волки настигали последние сани, на которых как раз и сидели Эрик и его младший брат Генрих. Эрик, прижавшись к спине Генриха, который держал вожжи в руках, пытался отпугнуть волков камчой - длинной кожаной плеткой старого Бектурсуна. Какое-то время это удавалось. Но волки стали обходить сани, они все больше теснили лошадь с санного пути, отсекая ее от других впереди мчавшихся саней.

[ALEKSO]

Как позже рассказывал Генрих, волки вдруг отстали, сани легче понеслись вперед, он оглянулся и жуткий страх обуял его: Эрик с распростертыми руками бежал обратно, прямо на волков. По степи было слышно только тяжелое фырканье лошадей, скрип саней по снегу и плач Генриха.
Весной у придорожного оврага нашли камчу, а на его дне башмак с остатком кости ступни. Башмак был из добротной кожи, подкован. Он был из пары башмаков, которые Карл Хольцманн купил перед выселением у сапожника Френкеля, чья обувь славилась прочностью и хорошими подковами. Их отличали по глубокому вензелю «F», который мастер выжигал на подошве. Башмак с косточкой принесли Саре. И вновь, как зимой, когда стало ясно, что Эрика нет в живых, собралась почти вся лютеранская община в землянке Бектурсуна. Молитвами утешали сестры и братья Сару.

[ALEKSO]

И она, давно уже ставшая смиренной христианкой, молилась за сына, ушедшего в мир иной, за мужа, работающего на Урале, за братьев, воюющих на фронте. Так за одной весной - проходила другая. Сара не решалась написать о гибели Эрика ни матери своей, ни мужу.
Письмо было дочитано, все разошлись. Сара зашла в землянку, открыла кованный сундук, достала из него большой тряпочный сверток , развернула его. Рядом лежали башмак, косточка Эрика, письма от матери и мужа, последний номер газеты «Нахрихтен» с указом о выселении и молитвенник. Сара поплакала вдоволь. Никто ей не мешал. Дети, уставшие за день, уснули. Старый Бектурсун совершал вечернюю молитву на мусульманском кладбище.
Ночь спускалась над степью. Аул засыпал.

Да, Josef, трудно мне представить кого-либо, кто осмелится свое перо опробовать рядом с Вашим.
Вы замечательно пишите. Прочла с удовольствием.
Спасибо Вам.

[ALEKSO]

Нина, спасибо за отклик. Рассказик созревал много десятилетий - из рассказов моей мамы о Поволжье. Опыт юности, когда я написал свой первый стих на немецком и получил из редакции московской Нойес Лебен поучительный ответ, что нечего "колхознику" лезть в литературу, навсегда отбил у меня охоту писать "литературные вещи". Так, что до сих пор я надеять, что в рамках "Пробы пера" не получу очередное "поучение". Так что спасибо за "плюс". Был бы рад, если кто-то еще продолжил бы "Пробу пора". Не хотелось бы быть автором всего форума (пара рассказиков еще приберегу...)

Josef,прочёл Ваш рассказ.Я очень много читал в своей жизни,
сам писать я не могу,это не каждому дано,но оценить
прочитаное я могу. И я хочу Вам сказать-Ваш рассказ очень
хорошо художественно написан,очень легко читается и
сразу ,как бы сам оказываешся там,в бескрайней казахской степи
и ощущаешь ,как трагична была судьба нашего народа.

Jozef,Вы можете писать,и Вы должны писать!
(Y) (Y) (Y)