Крошка. Три дня и три ночи из жизни немецкого студента.

[admin]

— Я слишком чту мораль, сударыня, что черту не пристало. Нет, на положении человека я чувствую себя лучше. Однако сейчас речь не о моей скромной персоне, а об измене барона. Не сегодня-завтра, милостивая государыня, он вас оставит, вы лишитесь всей этой роскоши, вновь вернетесь к тому безвременью, когда, уже не будучи капитаншей, вы еще не сделались баронессой... И только я один способен разрушить черные замыслы Розена и укрепить ваши позиции; зато от нас потребуется послушание, полное и безоговорочное. По рукам? Тогда слушайте. Завтра — бал-маскарад, на который вам следует явиться. Я подстрою так, что барон пожалует туда искать встречи со своей дамой сердца. А она не сможет выйти из дома — это я тоже беру на себя. В чем будет барон, я узнаю лишь завтра и поставлю вас в известность уже на месте. Тогда и прикинем, как с ним быть. Итак, на бале вы первым делом разыщете меня и шепнете свое «чекам», чтобы я вас признал. Вы блондинка, как и его любезная, и росту того же... все это очень кстати! Приходите ровно и девять. Я буду прогуливаться по зале, скрестив руки на | руди а 1а Наполеон, вы сразу увидите. Впрочем, особого костюма не надену, тот же наряд, что и нынче.

— Послушай, маска! Если тебе удастся вернуть мне барона, тогда...

— Что тогда?

— Как тебе кажется, я не слишком дурна собой?

•— Надо полагать. Только учтите, со мной бесполезно вести ученые дискуссии об относительной стоимости двух тысяч флоринов...

[admin]

ДЕНЬ ВТОРОЙ

Ночь напролет мне снилась всякая чертовщина, как обыкновенно случается, когда день выдастся бурный. Во сне я был сестрой г-жи Пшикшевской; Крошка стала мужчиной, »то с ней и прежде случалось на сцене; барон Розен волочился за мной, то есть за моим женским вариантом; Крошка, кнк заправский повеса, увивалась вокруг Виктории. Всех перипетий драмы не помню, знаю лишь, что конец ее был выдержан в духе всего этого бреда: Крошка обвенчалась с Пшикшевской, а я — с Носорогом.

В девять утра я отправился в университет на лекцию по уголовному праву. Молодому человеку, стоявшему за профессорской кафедрой, все время приходилось осаживать непослушные очки, норовившие спрыгнуть с носа, и он то и дело запрокидывал голову, что не представляло особого труда по причине ее легковесности. Когда я вошел, внимание аудитории была захвачено вопросом об адюльтере. Профессор как по писаному пересказывал теорию знаменитого немецкого криминалиста Фейербаха о том, что совершение насилия над женщиной физически невозможно. В заключение он улыбнулся и произнес глубокомысленно:

— Я лично, господа, считаю, что теория Фейербаха верна лишь при условии телесного бессилия мужчины.

[admin]

— Господин профессор! Позвольте мне попросить у вас разъяснения. Меня интересует юридическая сторона некоего казуса,— сказал я, поднявшись с места.

— Юридическая — извольте.

— Римское право в случае изнасилования говорит лишь с1е щге ра^пз уе1 тагШ*, следовательно, насилие, совершаемое над девицей, то есть над особой женского пола без мужа, имеющей к тому же лишь вдовствующую мать, ненаказуемо?

Задавая этот вопрос, я, естественно, заботился о Крошке.

— Вопрос весьма сложный,— отвечал растерянный профессор, причем очки снова съехали, и он едва успел подхватить их, чуть не оконфузившись вконец.— Вопрос весьма сложный. На следующей лекции мы разберем его текстологически на достоверных философских примерах.

В этот момент прозвенел звонок, и профессор вышел из аудитории, бубня: «Вопрос весьма сложный, весьма и весьма сложный...»

Похоже, что и у него есть своя Крошка!

— Ну что, Аптекарь, как мое дело? — набросился на меня барон.

— Грех жаловаться, приятель. Она, паче всякого чаяния, назначает тебе рандеву нынешним вечером в маскараде.

— Мыслимое ли дело?

— Я сказал ей, что ты красив, как перс, ни больше ни меньше, что ты горяч, как араб, влюблен в нее, как турок,— в общем, ты у меня стал восточной штучкой. Теперь смотри, не подведи меня. Все зависит от твоего костюма — потрудись, чтобы тебя было не узнать. Ну, так кем же ты будешь, мне надо ее упредить заранее.

— Пожалуй, эльфом.

— Превосходно. Приходи после девяти, как раз ее застанешь. Все подробности обсудим уже в маскараде.

— Что мой сувенир, понравился?

— Она без ума от него.

— Не желашь ли отобедать со мной??

— Прости, у меня еще столько дел... Ты, верно, забыл, мой роман с Фросхен в самом разгаре.
* О праве отца или мужа (лат).

[admin]

— Фи! С горничной!

— Ое §изИЬиз поп ез! сНзри^апдит*. Кому по сердцу полевые цветочки, кому — садовые. Твоему носу любое амбре нипочем, а мой боится схватить насморк. Прощай.

— Прощай, приятель, до встречи!

Пусть посмеет кто-нибудь отрицать, что одна удача, как сниза саизапз**, не влечет за собой целую вереницу своих сестер! Стоило мне на несколько шагов отойти от университетской колоннады и свернуть на улицу Милхбрей, как вдруг — вот она, моя Крошка, выходит из лавки, а за ней Кати с покупками: в одной руке сверток, в другой — пара башмаков. Царица моей души быстро засеменила по снегу, оставляя на нем следы божественной своей ножки и утопив носик в меху воротника — этакая пичужка, прячущая головку под теплым крылышком. Что ни говори, а у зимы есть СВОЯ умильная, наподобие Александри, поэзия — умей только найти ее в морозном воздухе, на мягком снегу, в пушистых мехах.

— Как я рад, что встретил вас, мадемуазель,— начал и Смею думать, что и вы приятно удивлены. Вам ведь не терпится кое о чем порасспросить меня. Вы не спали ночь, дп и сейчас думаете все об одном.

Откуда же вам знать мои мысли и как я провела ночь, сударь? — спросила Крошка, но голос ее дрожал, из чего н ншиочпл, что догадка моя, вытекающая частью из фак-тни, частью Н1 умении читать в чужой душе, что дерзкий мой домысел попал и цель.

— Я опадал, но правда ли? — продолжал я с улыбкой.

Я лог» не говорила,— воспротивилась Крошка, опускай глащ.— Просто ваш уверенный тон может обескуражить кого угодно.

Все хитрости напрасны, мадемуазель. Я — маг и волшебник, таиться от меня безнадежно. Всю ночь ваш покой сму-шнл несессер черного дерева, врученный вам вчера вечером, да еще то внимание, что уделяла мне ваша матушка вчера утром, когда вы были на репетиции. Ведь так, признайтесь!

Вы меня пугаете, сударь! Как вы догадались про не-ссееер? Вы в самом деле чародей? И откуда эта перемена в обхождении? Вчера я могла бы поклясться, что вы...

— «Поэт», как меня назвала ваша матушка. Вчера я не мог отличить индейку от кролика, а сегодня читаю в тайниках сердец; вчера я похвалялся холодностью моей натуры,
* О вкусах не спорят (лат.). ** Первопричина (лат.).

[admin]

сидя в теплой комнате, а сегодня пылаю на морозе. Хотите узнать разгадку?

— Дорого бы дала за это.

— Сегодня вечером в маскараде, часов около десяти, вы сможете получить от меня исчерпывающий ответ. Вчера вы видели во мне чудака, сегодня — пророка; через несколько часов вы найдете меня на полпути между этими крайностями. Итак, прощайте и ждите третьего «преображения».

Крошка протянула мне свою ладошку, трепещущую толп от холода, то ли от волнения, я стиснул ее с жаром, и мы расстались, чтобы вернуться домой не вместе.

Моя боевая тактика касательно Крошки основывалась на очень древнем философском выводе, освоенном мною в теории задолго до того, как я смог с успехом применить его в моем многообразном опыте. Мужчины, за вычетом разве поэтов, да и то лишь поэтов-скопцов, любят в женщине — женщину, а частенько и того меньше. Женщины, напротив, подобно средневековым жаннам д’арк, любят некоторый идеал, нечто превосходящее человеческую природу — ангела или дьявола,— но уж во всяком случае не земного мужчину. Самое черное злодейство скорее привлечет к себе любовь женщины, чем честная посредственность, ни то ни се. Потому-то у знаменитого разбойника и грабителя нет недостатка в пылких подругах, а бургомистра или полицейского чиновника не любит даже его законная половина. Итак, если ты, читатель, хочешь, чтобы тебя любил слабый пол, а ведь ты хочешь этого,— помни, что во всем следует перехватывать через край: среди правых будь крайне правым, среди левых — левым сверх меры, а если уж ты посредственность, то пусть до тошноты; будь неумерен в либерализме, среди консерваторов — самым ретивым; словом, всегда и везде будь «чересчур»: в добре и во зле, в мыслях, в поступках, в словах, в горячности, в рассудочности —* Во всех делах и во всем прочем (лат).

[admin]

Верный этой беспроигрышной системе, за столом я был подчеркнуто немногословен, и ход беседы, монотонной и натянутой, напоминал французские трагедии в стихах;

Крошка (мне) — Вы будете сегодня на балу?

Я (Крошке) — Да.

Анна (мне) — В маскараде?

Я (Анне) — Нет.

Крошка (мне) — Соус, кажется, пересолен?,

Я (Крошке) — Да.

Анна (мне) — Может быть, лучше подать огурцы?

Я (Анне) — Нет.

Крошка (мне) — Сегодня как холодно было утром...

Я (Крошке) — Да.

Анна (мне) — Вы спите после обеда?

Я (Анне) — Нет.

11 так далее и тому подобное.

[admin]

Отобедав — в университет, оттуда — в биллиардную, из биллиардной — снова домой — так я коротал время до восьми часов. Нетерпеливо считал я минуты, отделявшие меня от вешающей битвы, из которой я надеялся выйти увенчанным... 11от, не брачным венцом, он меня не прельщал, я всего-навсего хотел одержать верх: оказаться сверху и без венца — удовольствия в этом не в пример больше. Полем битвы был выбран костюмированный бал, который обычно устраивали и трех гостиных благородного собрания; разноплеменный неприятель превосходил меня своей численностью: барон, Пшик-шевская, Крошка; моя военная хитрость, как у всех крупных полководцев, начиная с Горация Коклеса, состояла в Iом, чтобы рассеять врага и поразить его по частям, ловко меняя вид оружия и улучая удобные моменты; или, как учит Маккиавелли, напустить противников друг на друга, чтобы потом одному поживиться добычей.

Ровно в девять я стоял у дверей первой гостиной, на лице— маска, на плечах — тот же плащ, в каком вчера я наносил визит Виктории, руки скрещены на груди а 1а Наполеон. Вдруг я услышал тихое «чекам».

— И я жду тебя, моя прелесть.

— Барон уже здесь?

— Вот-вот должен припорхнуть, нынче он у нас изящный эльф.

— А эта нам не помешает?

— Ручаюсь, что нет. Предмет страсти барона зовется Марией Пахт, она актриса и при этом, подумать только, девица. Ты слышала о такой? - ,

— Еще бы! Кто же не знает этих особ?

— Возьми себя в руки. Барон послал ей вчера богатый несессер черного дерева с золотой инкрустацией. До сих пор он знает ее лишь в лицо, пока она ему никаких авансов не давала. Так что сегодня тебе нетрудно будет выступить в ее роли: скажи, что получила подарок, поблагодари, помани обещанием, подразни, заинтригуй, да что там, не мне тебя учить, ты и сама мастерица; но только не советую...

[admin]

— Что такое?

— Ты все испортишь, если захочешь выспросить у барона мое имя — ему тут же станет ясно, что ты играешь не свою роль.

— Но как же тебя зовут — неужели мне этого никогда не узнать?

— Ты забыла свои вчерашние намеки? Когда я приду за платой, тогда и узнаешь, кто я такой.

— Так ты любишь меня?

— Как тебе сказать...

— Ах, значит, ты никогда не потребуешь того, на что я намекала.

— Может быть, я и не люблю тебя, но ты мне нравишься,

а это уже кое-что; но сейчас мы расстанемся — наш эльф

уже рыщет по зале.

Виктория скрылась.

— Любезное домино! Ты, случаем, не Аптекарь?

— Именно Аптекарь, квартирант небезызвестной вам, вероятно, госпожи Пахт.

— Она здесь?

— Кто? Госпожа Пахт?

— К черту ее! Моя Мари!

— Эге, да я узнаю этого мотылька! Вот случай блес-

нуть для любителей санскрита: перед нами — «аватар», типичное перевоплощение, и если присмотреться, то сквозь личину мотылька проступят черты носорога.

— Браво, почтенный Аптекарь. Только я — эльф, не путай. И скорее представь меня моему ангелу.

— Постой, прежде я объясню тебе обстановку.

— Я весь внимание.

— Ты помнишь мою историю с Фросхен?

— Опять??? Уволь, ради всех святых! Сто раз на дню я слышу от тебя имя этой несчастной. Как не надоест людям твердить все об одном!

[admin]

— Что ж тут поделаешь, дорогой Носорог. Такова любовь. Но ближе к делу. Въезжая к г-же Пахт, я опасался, как бы до нее не дошли скандальные слухи о моих художествах у Клумпена. Сам понимаешь, когда у тебя дочь на выданье, ни к чему такие беспокойные квартиранты. В общем, я счел разумным изменить в контракте свое имя. Теопомп Перпетуе-вич — по-моему, неплохо, так я и представился мамаше с дочкой. Заодно соврал, что изучаю медицину. Ты уж, сделай милость, не проговорись. Кстати, это в твоих собственных интересах. \'

— Клянусь, я тебя не выдам.

— Лучше всего вообще не заводить речь обо мне.

— Как тебе будет угодно.

[admin]

— Слово чести?

— Слово чести.

Я взял его под руку и подвел к Пшикшевской,

— Прелестная маска! Сей очарованный рыцарь, сей нежный мотылек летит на огонь твоей красоты, мечтая опалить пи нем свои великолепные крылышки.

— Это чистая правда, домино не лжет, о перл души моей!

— Дай мне твою руку, милый эльф, и хотя бы на нынешний вечер забудь свои восточные пряности, поговорим проще, как-никак мы в Европе.

— Я оставляю вас наслаждаться беседой: меня ждут дру-гис маски, правда, не столь поэтичные.

С этими словами я поторопился в прихожую, к своему верному Дитриху.

— Вот мой плащ и маска, нацепи это все на себя, шубу оставь в гардеробе и ступай в залы. Прохаживайся там, но упаси тебя бог проронить хоть словечко, даже если кто и пристанет как с ножом к горлу. На все молчок, понятно?

Зитем я уже без маски вернулся в первую гостиную, сделай вид, что только-только переступил порог клуба, и предоставив онемевшему Дитриху на свой страх и риск и в полном молчании, что в конце-концов не лишено философ-( ной глубины, разыгрывать мою предыдущую роль.

Я прошел во вторую гостиную, стараясь не попасться на глаза Носорогу, который нашептывал что-то на ушко поддельной Крошке.