Когда квартиранты г-жи Пахт гурьбой, со свечами, ввалились к барону и Крошке... тут стыдливость и трепет перед законом о печати смыкают мне уста. Кроме того, Овидий давно уже поведал о блаженстве этой пары:
«Радуюсь я, оказавшись в юных руках своей милой;
Крепко прижавшись ко мне...»
Крошка, как положено, лишилась чувств. Носорог замотался в одеяло, приосанился, как статуя Данте, и начал:
— Я протестую...
Что было дальше, не знаю. Знаю лишь конец этой истории— барон обещал взять Крошку в жены.
В третьем часу Гица, усталый, как почтовая кляча, и неразговорчивый, как рыба, вернулся в свою вотчину, велел зачем-то Дитриху обкурить спальню, а потом уснул, обдумывая дальнейшую линию поведения с бароном, с Крошкой, с Викторией и т. д.
Барону в голову не приходило усомниться в чистосердечии приятеля; и не в интересах г-жи Пахт и Крошки было рассеивать его иллюзии. Через неделю Носорог распрощался с университетом и женился на Крошке. Гица пришел на венчание, первым поздравил молодых, а потом больше всех плясал и выпивал на свадьбе.
Конечно, наш герой был не слишком разборчив в средствах, но все же в его груди билось доброе сердце. Понимая, что свадьба Крошки обернулась катастрофой для бывшей фаворитки барона и что он, Гица, навлек на нее это несчастье, он спустя день-другой зашел к новоиспеченной баронессе, улучив момент, когда барона не было дома.
|