И души их плачут (Уходят наши "старики"...)
 

Ольга плачет, я ее успокаиваю и корюсамого себя за то, что целую вечность не был у своей родной матери. Бросаю всеи спешу к ней. Боже мой, на этом-то свете не забыть бы друг друга! Дорогие вынаши старики, простите нас за нашу невнимательность и суету. Живите долго исчастливо! Крепких, здоровых и любящих вам внуков и правнуков! Вы все этовдвойне заслужили.
Федор ТИССЕН, Эркеленц
газета"Форум", Кёльн

Его служба день и ночь наподхвате... Прошло три года и еще одна проблема открылась, она делится своимгорем:
- Ну, нет бы мне тогдаладом узнать, как это делается. Или подсказал бы кто!
- Что подсказал бы?
- Федя, да милый ты мой,один же он лежит. У всех могилки-то двойные, а мой один лежит, и я не знаю своеместо, а так бы знала. На этом свете всю жизнь вместе были, а на том врозь!

Наших стариков в толпе легко узнать. По одежде, попоходке, по усталому мудрому взгляду. Они устроили своих детей, получаютпенсию, все казалось бы, встало на свои места, но откуда такая тоска в глазах?Недавно встретил свою бывшую соседку Ольгу Диркс. Она родом из Казахстана,живет одна в двухкомнатной квартире, несмотря на свой приличный возраст(правнуки уже школу кончают), очень шустра и в опеке не нуждается. Ее муж долгои мучительно болел. Когда меня Ольга ночью разбудила, единственно, чем я смогей помочь, это вызвать могильщика.

Академика Раушенбахаоппоненты прозвали свадебным генералом, возможно, от досады. Он был не толькоодним из отцов мировой космонавтики, но и джентльменом, с которого могла быбрать пример наша молодежь. Мне он напоминал Д‘Артаньяна без шпаги, который невидит повода для драки. Да и не только он, все старики были далеки от всейполитической грызни. Политические дебаты доводили их до стрессов, ониволновались, мучились сомнениями, страдали. На перерывах между заседаниями,когда в каждом фойе гремела музыка, они больше других отводили душу:радовались, как дети, каждой неожиданной встрече, пели песни своей молодости,залихватски танцевали польку... Как тогда, до войны.

Тяжело быть немцем. Вмосковской гостинице уборщица нас от души пожалела. Нормальные вроде бы люди, аутверждают, что будто бы они немцы: «Неужели у вас в паспорте так прямо инаписано, что вы немцы? Так и написано?! Ну вы не переживайте так сильно-то.Что уж теперь не жить, что ли?» Некоторые не доживали. На третьем съезде ЭвальдКаценштайн поведал, что не поедет в фатерланд, сил на переезд не хватит. Поэтна память процитировал строчку из письма от своего брата: «...желудок мой тут,ему вольготно, а душа моя там, с вами, и она плачет...»
На четвертом съездеЭвальда с нами уже не было, осталась лишь память о нем.

На немецких съездах вовремя перерывов я не мог пройти мимо наших стариков. В каждом из них узнавалсвоего отца. Было в них что-то неуловимо общее, родное. Зигфрид Ройш из Бийскавходил в зал как седой мудрец из сказки: высокий, стройный, галантный. Своимраскатистым басом он рубил фразы как поленья. Эти поленья он складывал встройный штабель. Бери, кто хочет, и топи на здоровье. Когда я удивился егоэрудиции, он воскликнул: «Куда мне до моего отца!» Отец Зигфрида был знаменитымна Кавказе пастором. Знал двенадцать языков, пользовался уважением не толькосвоих прихожан, но и всех жителей окрестных мест. В 1937-м году его арестовали.Пастор Ройш шёл с десятилетним сыном Зигфридом на базар. Остановили: «Фамилия?Имя? Отчество? Вы арестованы, пройдемте». Милиционер насильно оторвал мальчишкуот отца и увел обратно в осиротевший дом. Потом война, ссылка, трудармия,побег, потом...

С этими мыслями я поехалк отцу. Мне не хватало его мудрого совета. Отца дома не было. Попал в больницус приступом. Кинулся туда. Дали халат, пустили в палату. Про политику неговорили. Мне не хотелось волновать его, все казалось, что он неудобно лежит накровати, что ему холодно… хотелось обнять его, сказать теплые слова, которыхникогда не говорил. Я всегда завидовал сестрам, они запросто могли кинуться емуна шею. Мы с братом не могли. Нам такие нежности не дозволялись, с отцомсыновья общались только на «вы». Отец никогда не жаловался на свои болячки и вбольницу принципиально не ходил и вот на тебе, слег. Я поправил больничноеодеяло, положил сверху его пиджак, спросил, что ему назавтра привезти вбольницу. Он хотел побольше свежих газет.
В коридоре поговорил сврачами. Успокоили, все страшное, мол, уже позади. На следующее утро пришлаужасная телеграмма. Тот вечер был в жизни отца последним...

Появились вожди. У вождей был план: или пан, илипропал. От этого плана у «холопов» чубы трещали вовсю. Появились враги и герои.Врагов искали, герои находились сами. Когда врагов не хватало, врагами делалисвоих соседей. Немца сделать врагом было проще всего, и это меня ужасало.Впереди была пропасть, но никто не собирался хотя бы чуть-чуть притормозить. Невыдержал я и выступил против. Пошли звонки, телеграммы, письма. Однисоглашались, другие сожалели, третьи грозили оторвать мне голову вместе с«предательскими мыслями». В нормальной жизни синоптику за штормовоепредупреждение сказали бы спасибо. В политике не скажут. Как это все объяснитьдедам? После изгнания и трудармейских лагерей у них еще оставались силы на верув справедливость, на мечту, на надежду...

Дорогиеземляки! По просьбе старших членов нашей группы помещаю здесь свою статью «Идуши их плачут...» В ней я выразил своё отношение к положению нашего старшегопоколения. В журнале „Volk auf dem Weg“ эта статья также была опубликована на немецком языке. Ichwei? nicht wie man den Schrift hier gro?er machen kann. Und die Leertaste wirdnicht akzeptiert. Entschuldigen Sie mich bitte fur diese Mangel-
Времябыло страшное: в Фергане в арыках валялись отрубленные головы, в Карабахе рекойлилась кровь, ненависть стала инструментом политики и этот инструмент открыто,не стесняясь точили на каждом углу: ворошились старые обиды, обида переходила вненависть, ненависть в кровавое злодейство.

Старшее поколение мудрее нас через свой жизненный опыт. Их слушать - не хватает терпения. Темпы жизни другие - мы все куда-то спешим. А тут кто-то хочет спокойно поделиться воспоминаниями... Немного внимания, и больше старикам нашим ничего не надо.
Почти каждый день кто-то и где-то хочет выговориться... Но и мне некогда, надо оборудование и книги, что привез на открытие выставки упаковать, проводить последних посетителей, распрощаться с организаторами...
Уже вылетев на автобан, думаю, а вот надо было все-таки выслушать, записать пару строк на газетной публикации, сделать фотоснимок..., сохранить эту встречу для истории..
Когда заглядываю в свой архив 80-90-х годов, то вижу, что таких историй-публикаций было у меня много...
А сейчас спешу, а может стал себя считать достатосно мудрым, чтобы слушать каждый раз "каких-то стариков"?...