С Мишкой после этого наши судьбы разошлись. Он после армии водил поезда по всей Сибири, а я преподавал математику в Хабаровке под Чеке-Таманом. Время от времени мы с ним в Ае встречались. При случае я всегда навещал его родителей. Этим встречам они были страшно рады. Киприян вс? уговаривал меня не колоть его дрова, - ещ? сам, дескать, в могуте. Да куда там... умер он раньше своей жены. В последний год своей жизни т?тя Лена поведала мне, что е? очень сильно тянет на родину - в Ярославль. Когда стала немощная, пребралась к сестре в Бийск и там умерла. Во дворе бывшего мишкиного дома выросла огромная ель. Киприян прив?з ту ?лочку маленьким саженцем с Семинского перевала когда мы с Мишкой подружились во втором классе. На месте того болота совхоз выстроил огромную РТМ. От не? теперь остались руины. Вс? село стало другим. Когда-нибудь и руины исчезнут, но хочется верить, что среди айчан не исчезнут такие люди как мой друг Мишка, люди с железным характером. Я часто вспоминаю своего друга Мишку. Старый друг лучше новых двух. Верно, конечно... Мишка был лучше всех.

На другой день к обеду в Алтайск за нами приехала на бричке Мишкина мать, т?тя Лена. Когда пошли в канцелярию за документами, Мишка вдруг раздумал возвращаться:
-Да ну на фиг! Дома все смеяться будут.
Вечером у Мишки открылся кровавый понос. Я наутро доложил всю обстановку т?те Лене. Мы вдво?м пугали Мишку страшным карантином, и другими жуткими историями, которых наслушались в общежитии, - бесполезно. Мишка уп?рся как бык и стоял на сво?м. Характер у Мишки был кержацкий, как у отца.
Т?тя Лена увезла меня домой одного. Мы въехали в деревню. Осенняя слякоть, скотина бродит по деревне, на пригорке рядом с Молоканкой громко захлопали крыльями гуси. Они разбежались по пригорку и взлетели как настоящие огромные дикие птицы. До Катуни долететь сил у них не хватило и они приземлились в болоте недалеко от Мишкиного дома. Осень. Без Мишки мо? родное село вдруг показалась мне унылой и убогой деревушкой, а сам я почувствовал себя паршивым хлипким сопл?нышем

Мы не могли нигде найти себе места, вышли за село и полезли на гору, которую раньше видели с Бабыргана. Предположили, что и с не?, стало быть, весь Бабырган должно быть видно. Действительно, видно, совсем рядом. Во-о-он он Бабырган!! А оттуда до Аи ведь рукой подать. Мы вспоминаем с Мишкой как летом ночевали под Бабырганом в стогу сена. Ударать из дома не решились, сказали, что по?д?м на Бабырган за хмелем. Хмель – это не прихоть, а нужный продукт, из него наши мамы могут дрожжи сделать. Мамы нас и отпустили. Наша цель была не хмель, а Бабырган. Мы пошли без продуктов и без т?плой одежды. В августе в огородах была уже картошка и мы вырыли себе несколько клубней на ужин. Картошку испекли на самой вершине Бабыргана. Уже темнело, когда мы начали спускаться обратно. Ночью залезли на зарод и устроили себе там на самом верху очень удобное логово. Утром проснулись от курлыканья журавлей. Они примостились на стреле стогом?та прямо над нашей головой. Мы потихоньку раздвинули сено над собой, сделали небольшой просвет и в упор разглядывали через него своих диких утренних гостей. И вот теперь мы смотрим на мир не с Бабыргана, а на Бабырган с Алтайска. Какого ч?рта мы подались сюда в студенты. На другой день я заказал на телеграфе переговоры с Аей. Мать работала санитаркой в больнице и там был телефон.
По телефону я разорвал ей сердце на части и сказал, «чтоб нас забрали отсюдова домой».

В техникуме с первых дней занятий среди студентов открылась эпидемия дизентерии. У нас с Мишкой животы не болели, но сильно страдала душа. Мы мучились с ним ностальгией. Вс? кругом вдруг враз стало чужим и не выглядело таким романтичным как на экзаменах. Ностальгия усилилась когда дядя Саша Шварц прив?з на грузотакси передачу из дома. Он всегда забирал вс? что к нему припрут: письма, записки, посылки, мясо, муку, а иногда просто какую-нибудь дребедень, которую какая-нибудь бабулька сл?зно просила передать своей родственнице, живущей в райцентре. Дядю Сашу за это уважали, но перед отъездом домой недовольно ворчали из-за того, что он носится на сво?м ГАЗ-52 по всему пос?лку. Думаешь, ну теперь-то выедем на трассу, ан нет, он ещ? к кому-то заворачивает. Лекарство для Рыжкова Иллариона Михалыча у кого-то забрать надо. И так каждый раз. Таким же образом и до нас с Мишкой прямо в общежитие дошло ежевичное варенье и домашние шанежки. Так сильно напахнуло родиной, что мы с Мишкой чуть не взвыли от горя.

После вступительных экзаменов мы радостные возвращались на своих велосипедах домой уже студентами. Студенты!! Это тебе не ляп-тяп! Пятьдесят километров по прос?лочной дороге одолели без остановки. Асфальта тогда не было. После дождей даже грузотакси в Алтайск не выпускали – не проехать. Тут как раз за нашей спиной зачернела огромная туча. Мишка сказал, что будет гроза со страшным ливнем, дорога раскиснет и, если мы от ливня не удер?м, то нам прид?тся тащить свои велики по грязи до самой Аи по грязи. Мы крутили педали во всю мочь, а туча нас вс? нагоняла и нагоняла. Перед самым домом заблистало, загремело и вдруг разразился жуткий ливень. Мы затащили велики к нам в ограду и кинулись на крыльцо под крышу. Мы отжимали на крыльце свои мокрые рубахи, моя мама ставила на стол кребли и кофе, а по радио передавали в это время сногсшибательную новость - пока мы удирали от грозы и как бешеные крутили педали по дороге из Алтайска в Аю, там вверху, над нами, наш земляк Герман Степанович Титов совершил три кругосветных путешествия. Три раза облетел нашу планету Земля! Уму непостижимо!

Все вскочили. Каждый знал, что Мишка зря слов на ветер не бросает. Отговаривать его было бесполезно. Л?ха протянул Мишке руку: „На спор! Слабо тебе!“ Мишка принял вызов, кто-то из пацанов „разбил“ их руки и все пошли к ледяной воде. Мне мучительно было смотреть как Мишка скреб?тся на рукопашку на ту сторону. Л?ха в это время крыл саженками уже обратно. Мне было наплевать на Мишкину победу - лишь бы ноги судорогой не свело, лишь бы не начал тонуть, спасать ведь прид?тся! Не пережить ему такого позора! Л?ха переплыл Затон в шестой раз и обессиленный выполз на горячий песок. Л?ха успел уже на солнышке обсохнуть, а Мишка вс? не сдавался. Его стали уговаривать на ничью. Я проклинал Л?шку, я проклинал себя и всех, кто был на пляже...
-Семь!- хором выдохнули обалдевшие от удивления пацаны. - Мишка вылазь, хватит!
Мишка мог вылезти на том берегу, отдохнуть на Андроновском острове и обратно Затон не переплывать, но нет же поплыл обратно, в восьмой раз. Доплыл, вышел из воды, побр?л в ту сторону, где песок был всего горячее и плюхнулся обессиленный на него.
В то лето мы окончили с Мишкой семь классов. Это было очень много – семилетка, это значит можешь поступать в любое училище или в техникум. Мишке в июне исполнилось 14 лет, а мне должно было в сентябре исполниться 14, но это мелочи и мы с Мишкой поехали на велосипедах в Алтайск поступить в молочный техникум. Родители наши решили, что если мы с Мишкой освоим профессию сыродела, то нам ни в какое трудное время никакой голод не страшен будет. Нас это довод смешил, но стать студентами- это что-то означало. В Алтайске в студенческой столовой произошла хохма. Мы хотели встать в очередь и спросили одну очень красивую студентку: «Т?тенька вы последняя?» Вся очередь чуть не упала на пол со смеха: «девчонки, гляньте! К нам кавалеры приехали!»

Фёдор Тиссен
Анютке я подарил на 8 Марта настоящий будильник. Маленький такой, как игрушка, но настоящий. Не то чтобы от сердца оторвал, но мне тогда казалось, что лучшего подарка не сыскать. Дама моего сердца передарила будильник своему однокласснику на день рождения. Я Аньку возненавидел. Если б она разбила тот будильник вдребезги, я бы не так переживал.
С Л?шкой Передерий я продолжал дружить, Мишка от этого не переставал страдать, а мама моя слов не находила когда Л?шка приходил к нам в гости. Летом вдруг обнаружилось, что все айские пацаны плавают хуже городского Лехи Передерий, а заядлый рыбак и охотник Мишка Ощепков вообще до сих пор не умеет плавать. На реке Л?шка не уставал нас обоих подкалывать:
-Один не может Затон переплыть, а другой даже Лужу! Я Днепр переплывал, слышите, салаги!
На песчанном пляже было полно пацанов. Вызов звучал для всех оскорбительно, но возразить любому из нас было нечем. Мне страшно жалко
было Мишку и я пов?л его на Лужу, - так звали мы обмелевшую старицу Катуни на острове против сельмага. Здесь малышня училась плавать: по-бабски, по-собачьи, на рукопашку, по-татарски, по-флотски, на спине. Когда начинало получаться шли на Затон. В Луже вода была т?плая, а в протоке были родники. Если из протоки кинешься обратно в Лужу, то кажется, что попал в кипяток. Мишка, пробуя себя, побарахтался с малышн?й на Луже и вскоре вернулся на затонский горячий песок. Мы выбегали из ледяной воды, падали на песок и делали орла. Надо было растопырив пальцы, положить свои руки на грудь и плюхнуться на горячий песок. Песок прилипал к мокрой груди, а на месте рук и пальцев возникал узор – ор?л с расправленными крыльями. Л?шка нас, орлов, подначивал: „Подумаешь, родники! Да я ваш Затон шесть раз переплыву, салаги!“ Тут подош?л Мишка и ляпнул: „А я семь!“

Стоило мне переступить порог, как т?тя Лена сразу же начинала причитать своим окающим северным говором:
-Ой, Феденька, здравствуй! Проходи, родной ты мой! Дед, ты бы хоть поздоровался!
-Кхы, кхы... – это означало, что Киприян поздоровался. Киржаки вообще не любили чего-то говорить, если и так вс? понятно.
-Миня, ну что ты встал как истукан, боже мой, недот?пы вы мои, кержаки вы несчастные, молчуны вы несносные! Федя , не обижайся на них, проходите с Миней в комнату, ещ? чуток и сядем за блины.
Когда мы с Мишкой учились в седьмом классе у нас в школе появились двое новеньких. Городские с Днепропетровска. В царские времена этот город был третьей столицей после Москвы и Питера. Л?ня уч?лся в седьмом, а его сестр?нка Аня в пятом. Не знаю, что было в них особенного, Л?ньке Передерий все заглядывали в рот и внимательно слушали что он скажет, говорил он с лёгким украинским акцентом, а в *Аньке наши пацаны души не чаяли, ведь лбы уже, седьмой класс, а как мухи на м?д лезли на перемене к пятиклассникам. Наверное потому, что Передерии были другими, городскими, не такими как мы. Они были без комплексов, а это было интересно. У Мишки пошли ч?рные дни. Я был у Мишки единственным другом и этот друг стал Мишку забывать. Меня угораздило влюбиться в Аньку Передерий, новенькую из пятого класса и подружился с е? братом Л?хой. Вдруг как-то вс? само собой так сложилось, что к Передериям я стал заходить чаще, чем к Ощепковым. Моя мать смекнула в ч?м тут дело и постепенно стала выходить из себя:
-Старый друг лучше новых двух, ты знаешь об этом!
Я извивался как уж и придумывал сам себе всякие оправдания. Мишка страшно переживал, но не показывал никакого вида, - он не только лицом, но и характером пош?л в отца.

Если выпадала минутка свободного времени, мы с Мишкой убегали на речку рыбачить. Киприян научил Мишку плести из капроновой лески сети, делать закидушки, рыболовные кораблики и прочие премудрости, которые считались более достойной снастью, чем моя простая рыболовная удочка. Зимой Мишка ходил на охоту на лыжах. Таких лыж в продаже не было, Киприян строгал их сам из чер?мухи, гнул в бане под паром, сушил потом в тени под крышей и в конце концов подбивал эти лыжи снизу мехом. Это были необыкновенные лыжи, они не сдавали назад. В гору Мишка ш?л на них без палочек напрямую как по лестнице, я же таращился за ним на своих, переступая ?лочкой, и не никак не мог его догнать. Мы ставили петли на лис, на зайцев и палили из дробовика по косачам.
Киприян был страстным охотником и из-за этого попал в Магадан. Нашли у него в доме нарезное незарегистрированное ружь?. Для охотника это то же самое, что плуг для пахаря. Ружь? отобрали, а самого упекли в Магадан. Там он Елену и встретил. Она родилась и выросла в старинном русском городе Ярославле. В голодные годы унесла домой с колхозного поля ведро картошки. Семья умирала с голода, надо было спасать. Наказали жестоко – сослали на самый край света - в Магадан. После заключения они получили ещ? пять лет ссылки. В это время и сошлись. Там в Магадане у них Мишка и родился.
У Ощепковых я был всегда жданным гостем. Т?тя Лена обычно хлопотала на кухне у плиты. Когда об этом вспоминаю, в моей памяти всегда всплывают е? прекрасные блины. Киприян, сидя в углу, катал долгими зимними вечерами между сковородок свинцовую дробь. Е? он рубил из старых аккумуляторов. И Киприян и т?тя Лена были при этом очень довольны. Пожалуй, даже счастливы. Наверное потому, что оба занимались тем, что всю их лагерную жизнь было пределом мечтаний

Картины нашего детства
Моим самым первым школьным другом был Мишка Ощепков. Ощепковы приехали из пос?лка Ощепковский когда я учился во втором классе. Был такой пос?лок раньше в Айском сельсовете, под самым Бабырганом. Говорили, что там живут одни кержаки-староверы. Мишкин отец построил в Ае дом на задней улице недалеко от молоканки. У них за огородом под самой горой стояла колода. Вода в не? текла из родника, из этой колоды поили овец, коров и лошадей. Рядом с родником протекал руче?к и впадал ниже в небольшое болотце. После школы мы шли с Мишкой вместе домой и долго судачили в нашем переулке, мне домой надо было идти к Катуни, а Мишке к горе. Мои родители провели свою молодость в ГУЛАГЕ, знали поч?м фунт лиха, знали поч?м настоящая дружба и захотели вызнать, что за человек тот парнишка – Мишка, из какой семьи, как воспитан, и т.д. Родители нанесли Ощепковым визит. У Ощепковых они сидели целый вечер, щелкали семечки и говорили о жизни. Выяснилось, что Киприян и т?тя Лена одного с ними поля ягода, отбыли десять лет на Магадане и тоже знали чего стоит кусочек хлеба, когда свет меркнет в глазах от голода. Разговором мать с отцом остались довольны, лучшего друга мне не найти, решили они.