-Санёк, слушай сюда,- устало сказал ротный,- сдаётся мне, что они,

скоты, идут прямо перед нами, километрах в двух-трёх и ставят мины.

Ну-ка сойди с дороги и вдоль неё по целине проскочи вперёд эдак

километров на пять, посмотри, что и как.
Я, не мешкая, вскочил на

свой БТР и повёл взвод вперёд. Действительно, через 20-25 минут

хорошего хода я увидел двух “духов”, копающихся в песке на дороге. Дико

заорав в ларингофоны: “Размах (позывной командира роты)! Я нашёл их!”,

ринулся к ним.

Настало время возвращаться домой, в бригаду. Там, в бригаде письма от

жены, однокашники, попавшие в другие батальоны, поэтому очень сильно

тянуло. Возвращение было тяжёлым и запоминающимся. Душманы, обозлённые

тем, что мы беспрепятственно доставили хлеб в революционный город, на

обратном пути ждали нас, чуть ли не на каждом километре. Частые подрывы

машин, нападения на отставшие грузовики и БТРы. Наша рота шла в

передовом отряде. По радиостанции услышал, что в колонне подорвался на

мине ГТМ (гусеничный транспортёр медицинский), приданный нашей роте. По

приказу ротного я подъехал со своим взводом к раскорёженной машине.

Бойцы из экипажа ротного БТРа вытаскивали из люка ГТМ механика-водителя

или, вернее, всё, что от него осталось. Вместо ног обрубки по колено,

кровь хлестала отовсюду – из обрубков, из ушей, глаз, носа.

Санинструктор-сержант ввёл ему антидот. Через 3 минуты бедняга умер.

Этим же вечером ротный собрал всех офицеров в палатку (рота

располагалась рядом с аэродромом). Солдаты роты стали втягиваться в

наркоманию. И немудрено… Афганские мальчишки, вечно снующие между

солдатами, продавали всякую дребедень от жвачек до дублёнок. Ну и среди

этих товаров был “чарс”- анаша, недорогой и доступный солдатскому

карману. И пошёл по солдатским палаткам сладкий дурманящий дымок.
- Что будем делать, мужики?- спросил ротный. Кто-то в шутку предложил:
- Чтобы бороться с этим злом, надо самим попробовать.
Откуда появилась лепёшечка “чарса”- неизвестно, а только забили косяк,

подожгли и пустили по кругу. В первый и последний раз курил я анашу и

вынес для себя противное ощущение во рту и никакого балдежа в голове.

Возможно, благодаря этому меня к этому зелью больше никогда не тянуло.

Полетели. Это был мой первый полёт на вертолёте. И без того

незабываемое впечатление усилилось тем, что земля уходила из-под ног не

через стекло иллюминатора, а вот так напрямую - высунул голову и она

над землёй, отдельно от “вертушки”.
- Стрелять можно?- кричу сквозь грохот работающих винтов.
- Давай!- орёт штурман.
И я пошёл “мочить” из АКСа чёрт знает куда. Стрелять прицельно просто

невозможно. И вдруг “вертушка” как-будто перестала работать винтами и

ринулась вниз. Страшное чувство падения в бездну. А тут над самым ухом,

перед самыми глазами в огне и дыму начался отстрел неуправляемых

реактивных снарядов (НУРСов). Это был настоящий ад! Оборачиваюсь –

штурман смеётся. Ну, гад,- думаю,- хоть бы предупредил!

Нравились мне и ночные привалы. Земля за день нагревается так, что

можно до утра спать на голой земле, не опасаясь подхватить насморк,

правда, если не боишься скорпионов и фаланг. Организовав охранение,

офицеры собирались у БТРа командира роты, до поздней ночи резались в

карты, травили анекдоты, вспоминали дом. А утром снова вытягивали

машины в колонну и в путь.
В Таринкот прибыли благополучно. Пока

афганцы разгружали хлеб, мы подружились с нашими вертолётчиками. Они

нам с большой земли привозили водку, правда, за наши “кровные афгани”,

которые не всегда понятным для меня путём попадали в наши руки.
-Хочешь слетать с нами на боевые?- спросил меня новый знакомец-вертолётчик.
- Хочу, - ответил я.
Меня обрядили в бронежилет, усадили у открытой двери вертолёта Ми-8,

зацепили тросом за крюк (чтобы не выпал). Дверное пространство

перекрыли турелью, на которую я установил свой автомат.
- Готово,- крикнул.

Наползала дневная жара, но и хмель потихоньку проходил. Я осмотрелся

вокруг. Хоть я родился в Узбекистане, но здешняя природа совсем не

походила на ту. Невозможно описать голубизну афганского неба, без

малейшего намёка на облачко. Сухая потрескавшаяся земля без единого

кустика, травиночки, не видящая по 7-8 месяцев ни капли дождя,

глиняные, сумрачные хижины афганцев, величественные мечети и минареты,

пугливые афганские женщины в обязательной парандже. Эти и другие

впечатления на всю жизнь отложились в моей памяти. Мне не с чем

сравнивать опасные горные дороги, где с одной стороны отвесные скалы, а

с другой умопомрачительные пропасти.
Оттого, что дорога была тихой,

мне казалось, что всё не страшно здесь. И даже когда впереди по колонне

на мине подорвалась машина, это виделось чем-то далеким. Подъехали к

подорвавшейся машине, со спокойной деловитостью перегрузили мешки с

мукой на другие машины и дальше…

А вот касок с собой не брали. «Как канадские хоккеисты-профессионалы”,

- подумал я. По два индивидуальных перевязочных пакета на брата, по

одной аптечке на каждого. Из одежды кто что мог достать удобного,

сетчатые маскхалаты, кроссовки и т.д. И солдаты, и офицеры – все

одинаково. Ну и я также. Рейд предстоял многодневный и трудный. Наша

рота оказывала помощь частям афганского корпуса в сопровождении колонны

с хлебом в центр горной провинции Таринкот. Из русских подразделений с

нами шёл соседний третий батальон и рота десантно-штурмового батальона

нашей же бригады.
*
В путь тронулись ранним утром после тяжёлого похмелья, как

это иногда бывало. Я с любопытством смотрел в триплекс, голова трещала

и, хотя воздух внутри БТРа ещё не прогрелся, меня тянуло вылезти из-под

люка наверх. Увидев, что все офицеры так и сделали, я последовал их

примеру.

Не сразу сложились у меня отношения с замполитом. Он как-то сторонился

компании взводных, старался быть ближе к ротному. А ротный напротив,

любил нас взводных, любил потрепаться за мирную жизнь, порассказывать

нам солдатские байки. 28-летний, он нам казался уже стариком.
Командир третьего взвода как-то и не запомнился; он был жадным до

чеков, непьющим, вообщем, “правильным”. Таких в мужских компаниях не

любят.
А дней через десять мне вместе с ротой предстояло уйти в рейд, где я

был по-настоящему окрещён в бою. Многое меня поразило при подготовке в

рейд. Дембеля брали тяжёлые пулемёты ПК, магазинов набирали по 10-12

штук. В вещь-мешки закидывали горстями патроны, гранаты, сигнальные

патроны; у каждого за плечами одноразовые гранатомёты РПГ-18.

Приступил к приёму должности. При осмотре своих БТРов я ужаснулся от

того, что они были внутри чёрные от копоти. «Да они, товарищ лейтенант,

все были и на подрывах, и под гранатомётом,- отвечали водители,- зато

надёжные и проверенные». Солдаты мои степенные и уверенные в себе, в

чём-то даже выше меня.
Из офицеров мне, как ни странно, больше

понравился Шура Рыльщиков. Старший лейтенант, лет на пять старше меня,

он явился в моём воображении этаким гусаром времён Дениса Давыдова.

Если не воевал, значит, был пьян, а в рейдах рвался вперёд раньше всех.

К тому же, на первый взгляд, был любимцем у женщин, хоть и

насчитывалось таковых не более двадцати на всю бригаду. Был прекрасный

рассказчик и балагур. Его-то и выбрал я в первое время в сотоварищи.

Сначала по выстрелам, потом по радиостанции узнали о начале боя. Застав

душманов врасплох, особого сопротивления наши роты не встретили. Свист

пуль донёсся и до нас, ибо убегающие в панике моджахеды вышли на КП, но

тремя очередями из АГС-17 мы загнали их обратно. Пленных, как обычно,

не брали, но с трофеями ротный и взводные неслись на БТРах к КП

батальона, как ковбои на разгоряченных мустангах.
И впереди, развевая на ветру зелёное исламское знамя, нёсся Саня Рыльщиков, с которым накануне я так и не познакомился.
По прибытию в бригаду обычный отчёт о результатах: сколько убитых

душманов, сколько захвачено оружия, документов. Мы же обошлись без

потерь. Мне такая война показалась лёгкой и безмятежной. «Так воевать

можно”,- подумал я.

Последовал второй тост - “За вливание в коллектив”. Когда налили по

третьей все без команды встали. Я уже знал о третьем молчаливом тосте

за тех, кто погиб. Тогда в нашей роте это был один солдат, погибший от

шальной пули в горах.
- Завтра,- сказал ротный,- ты познакомишься с командиром второго взвода

Рыльщиковым, а сейчас он пьян и спит. А теперь обсудим, куда завтра

идём воевать.
В этот однодневный рейд я поехал на комбатовском БТРе. Мне следовало

осмотреться, да и не рискнули командиры подставлять мою голову под пули

на второй день.
КП батальона установили в 300 метрах от кишлака, который пошли “чесать”

наши ребята. Я стоял вместе с комбатом на БТРе и в бинокль рассматривал

афганскую деревушку, где по данным разведки расположилась небольшая

банда душманов.

Вечером собрались в палатке, гордо именуемой канцелярией роты. На столе

стояло три бутылки водки и немудреная закуска, наскоро приготовленная

каптёрщиком. За столом сидело шестеро.
- Знакомься,- сказал ротный,- мой замполит Саня Демаков, тоже только с

училища, приехал неделей раньше тебя, Володя Гейченко, командир

третьего взвода, Саня Земсков, старшина. А это, господа, наш новый

командир первого взвода, лейтенант Тарнакин Александр Борисович.

Старшина, по-первой за знакомство.
Молча выпили, закусили. Начались расспросы, как там, на большой земле, что с погодой, женат ли.
- Коммунист?- спросил замполит.
- Нет,- ответил я.
- Это дело надо наверстать,- продолжил свою мысль Саня Демаков.

Полуторжественная беседа у комбрига, сухой разговор в палатке комбата,

и вот я уже перед очами ротного. Молодой мужик, голый по пояс, в

тапочках, с вечными смешливыми ямочками на щеках.
- Федяшин, Александр Иванович,- представился он,- взводные зовут просто

– командир. Ты не удивляйся, что я в таком виде – жарко. Расскажи о

себе.
Я рассказал ему свою немудреную биографию. Он продолжил:
- Вечером соберутся все. Сразу и познакомимся и обсудим завтрашнюю операцию. Водку привёз?
- Нет.
- Ладно, что-нибудь придумаем.

Правда, само слово Кандагар мне очень понравилось, хотя это

обстоятельство не повлияло на то, что я именно туда и попал. И вот нас

распределили: два коммуниста, удивительнейшим образом затесавшиеся в

нашу беспартийную команду, остались служить в батальоне охраны штаба

40-й армии; четверых раскидали по кабульским полкам, и остальные

четверо, в том числе и я, на следующее же утро вылетели в Кандагар, в

70-ю отдельную мотострелковую бригаду.
Всё та же жара, а, может

быть, и больше, так как Кандагар южнее Кабула и там дислоцируется самый

южный гарнизон советских войск в Афганистане, всего 70 километров до

пакистанской границы. От аэродрома до бригады едем на БТРе, мокрые от

пота, а пот моментально превращается в белые солевые пятна на наших

“цивильных” форменных рубашках.

Встретили скупо, определили койки в палаточном городке рядом с

аэродромом, сказали ждать распределения. В этом палаточном лагере -

пересыльном пункте понасмотрелись всякого,- и бред пьяных офицеров о

перенесённых ужасах войны, и цинковые гробы, загружаемые в АН-2 –

“Чёрные тюльпаны”, и скользкие предложения штабных офицеров и писарьков

за одну – две бутылки водки устроить служить в хорошее место. Но для

нас названия всех городов были одинаковыми, и поэтому нам всё равно,

где было служить: в Баграме или Гардезе, в Баглане или Файзабаде, в

Герате или Шинданде, в Кабуле или Кандагаре.

Падали наши финансовые возможности, мы стали собираться уже в

гостинице, мечтая быстрее убыть к месту службы; изнывали от безделья.
“Восток – дело тонкое…” Эта фраза была нашим первым тостом на всех

застольях. И вот на десятый день нас вызвали, вручили посадочные талоны

и приказали вылететь завтра в Кабул. Радостные, поотсылали телеграммы

родным, попрощались, последний кутёж и, наконец, вылет. Таможня

пропустила нас беспрепятственно, смотрели на нас жалостливо, но нам

было плевать. Через два часа посадка в Кабуле. Впечатление удручающее:

аэропорт находится как-будто в кратере огромного вулкана, по стенкам

которого располагается город. Самолёт нырнул в глубину и перед самой

посадочной полосой выравнился.

Денег у господ офицеров куры не клюют, поэтому гуляли на широкую ногу.

Было море шампанского, водки, закуски. Чудили по-дикому: скупили все

розы у мальчика, торговавшего между столов, и подарили их официантке,

обслуживающей наш столик, наперебой заказывали оркестру “цыганочку”,

посылали шампанское на соседние столики. Но когда к нам подошла женщина

узбечка средних лет и предложила девочек по сходной цене, мы отказались

(наверное, не привыкли к такому сервису). Зато всем десятерым хотелось

переспать с длинноногой официанткой нашего стола. Как она ушла домой

незамеченной – мы так и не поняли. Последующие три дня были другие

рестораны, другие, ещё более глупые выходки, чуть было не доходившие до

драк с местным населением.

Так и не заметили, как приехали в знойный Ташкент. Не мешкая,

заарканили микроавтобус, меньше нельзя было; приехали в штаб

Туркестанского военного округа. Долго не ждали, представились в

управлении кадров, облегчили им задачу тем, что загранпаспорта привезли

с собой ещё из Москвы. Всем предложили для начала службу в Чирчикской

бригаде спецназа. Но мы все горели Афганистаном, и никто на голубую

форму не польстился. Тогда нам представили десять дней в ожидании

“борта” на Кабул и поместили в маленькую гостиницу КЭЧ ТуркВО, что

напротив гостиницы и ресторана “Россия”, где и состоялся наш первый

офицерский банкет.

Состав цыкает спускаемыми тормозами, торопит проводница, последние

поцелуи, объятья, кое-где слёзы, и вот мы уже в пути. Трём из нас,

десяти, никогда не будет суждено вернуться обратно, двое вернутся

инвалидами. А на перроне среди провожающих останется молодая жена

лейтенанта Володи Порохни, которая через два месяца станет вдовой, и,

которая через полгода родит дочку, так и не увидевшую своего папу. Ну а

тогда молодые “поручики”, гордые своей военной судьбой и золотыми

погонами, в тесной компании пили водку, смеялись, неумело волочились за

молодыми проводницами. Неожиданная свобода после четырёх лет

“курсантской” жизни пьянила больше, чем водка. Молодые семейные

офицеры, в том числе и я, не привыкли к своему новому положению, и

поэтому наша мужская компания не была омрачена ничем.

…дцать лет назад было такое же жаркое лето. Асфальт изнывал от

нестерпимого зноя и молил хоть о капле дождя. На голубом небе ни

облачка. Настоящий ад. Казанский вокзал Москвы. У пассажирского состава

«Москва – Ташкент» стоит кучка молодых офицеров в окружении родителей,

жён, невест. Стою среди них и я. Меня никто не провожает, вернее,

проводили уже раньше. Позади у нас, молодых лейтенантов, выпуск из

училища на Красной площади, счастливо проведённый отпуск. Впереди

сначала Ташкент, потом Афганистан (это потом его стали называть короче

– Афган). Настроение бодрое, боевое.

Кандагар… Мне бы надо его вспоминать с содроганием и страхом, ибо не

один раз в его стенах моя жизнь подвергалась смертельной опасности. Мне

бы надо его ненавидеть за потерю близких боевых друзей, которых он,

подобно Молоху, сожрал без разбора, без капли жалости и состраданья.

Ненавидеть за созданные предпосылки для предательства, свершившиеся на

«большой земле», пока я воевал на улицах этого города. Мне бы надо его

презирать за безысходную нищету и дикость, свойственные городским

обитателям.
Из таких, как я Кандагар способен увеличить своё

население вдвое. Такие, как я, разнесли свою боль и память о Кандагаре

в тысячи городов, сёл и деревень Советского Союза. Для таких, как я,

слово «Кандагар» служит вечным паролем.
Что мы оставили там? О чём сегодня грустим? Чего хотим? Вырваны ли из

жизни кандагарские годы? Или Кандагар - достойно сданный экзамен на

мужество, человеческую порядочность, мудрость и зрелость?

Тёмный загар
Мне подарил Кандагар.
Песни цикад,
Ночь, друг и автомат…
Много не пей –
Завтра нам снова в рейд…
Жизнь или смерть –
Жить или умереть…

Эпилог



Кандагар.…С каждым новым годом, прожитым мною на этом свете, всё более

рельефно проступают контуры древнего, сурового, никогда и никем

непонятого до конца, великого города. Где-то, на подступах к нему,

сухая и потрескавшаяся земля под виноградником окропилась моей кровью,

впитавшейся в глубину, разделившись на молекулы и атомы. Это сродни

старым представлениям о братстве, когда братающиеся надрезают ножом

руки, чтобы смешать кровь в знак вечного родства душ и тел. Генетики! Я

сегодня готов пройти ДНК-экспертизу на родство с этой землёй. Я сегодня

готов прийти на то место, где произошло таинство единения. Без карты.

Без проводника. По запаху и интуиции.

Солдатам афганской войны посвящается...

С ДНЕМ *АФГАНЦА! * И ЗА ТЕХ, *(D) КОГО СЕГОДНЯ С НАМИ НЕТ (F) *(F)