3.
Память немедленно выдает краткую информацию из немецкого журнала о том, что свёртывание крови в ране после операции происходит под воздействием энзима - фактора 13. Энзим способствует и росту соединительной ткани, с помощью которой затягивается рана. При недостатке фактора 13 остановить кровотечение трудно. Доктор Агеев объясняет проще:
- Свертывание крови ослаблено длительной работой в химическом производстве, болезнями, операциями, стрессами... Альберт, ты должен решить!..
Всё верно. И уж коли он перешёл со мною на ты, дела мои расхреновые! До меня как до жирафа на десятые сутки вдруг доходит: в третий раз на операционный стол? Значит я уже дважды побывал там?! И кровь не останавливается? Выдержит ли сердце? Это ведь снова наркоз! И Агеев не уверен...
- Доктор Агеев!..
- Да, говори, дорогой, я слышу тебя! Говори!..
- Сколько крови я потерял? - спрашиваю, чтобы остаться в проблеске сознания, не впасть в панику, прикинуть шанс на выживание.
- Много, - слышу недовольный ответ.
Это и есть схватка со смертью, проверка на твёрдость. Я вижу трепетный огонёк зажигалки и волосатую руку Скорпиона, вижу фотографии мёртвой Ольги на столе Эберта, меня не оставляют воспоминания о людях полковника Ершова, будоражат образы родных и друзей, и всё это – в течение короткого мгновения.
- Я согласен... - сожаление о сказанном пронзает меня насквозь, я стискиваю зубы, понимая, что выбора у меня нет, я должен быть верен слову, особенно сейчас, когда на карту поставлено всё: жизнь, Рената, память о прошлом, задуманный очерк, недописанный роман... Я проваливаюсь в никуда, растворяюсь в небытие. Остаётся лишь огромное желание вернуться обратно, вернуться во что бы то ни стало, выполнить намеченное, посмотреть, каким я стал. Это желание наполняет доктора Агеева и его ассистенток энергией подвига.
- Мы должны его спасти! - говорит Агеев анестезиологу. - Этот человек много сделал для других!..
Был человек, да весь вышел, кажется мне из моего небытия, из моего безвременья.
Я не знаю, сколько часов меня штопали заново, я не знаю, когда, но все органы моих обострённых чувств вдруг, в одно мгновение завопили от ужасной боли: кто-то выдирал из меня моё горло! Я ещё не пришел в себя, я без сознания, но всей подкоркой головного мозга как шахтерским кайлом врубаюсь в жестокий мир: нет, не горло - из горла безжалостно выдирают то, без чего я не мыслю дальнейшего существования - мою душу! Я знаю, почему кричит новорожденный ребенок, исторгнутый утробой матери! Не рвите пуповину!!!
- Дыши сам! - врывается в уши надрывный крик матери.

4.
"Дыши сам? Но как?!. Я не умею дышать! Я не умею дышать сам! Я не знаю, как это делается! У меня нет пуповины, мама! Ты отняла меня от своего дыхания, ты хочешь мне добра, хочешь, чтобы я стал самостоятельным, но я... О, Боже, я на операционном столе! Это было искусственное дыхание! Аппарат дышал вместо меня, дышал в меня, дышал легко, в такт организму, а теперь - отняли!.. Мне не хватает воздуха, мама! Я задыхаюсь!.."
Я чувствую, как лезут из орбит мои глаза, судорожно изгибаюсь, хочу крикнуть, чтобы медсестра, которую я вижу, *позволила мне вздохнуть хотя бы ещё разок, чтобы она как можно быстрее сказала, что нужно делать, чтобы дышать самостоятельно, и в этот благословенный Богом момент лёгкие мои расправляются сами и я слышу, как шумным радостным потоком устремляется в меня прохладный пьянящий живительный воздух. Всё во мне взрывается ликующим победным криком:
- Я дышу, мама! Я дышу сам!..

5.
От наркоза я часто путаю сны с реальностью, заговариваюсь.
Надо мной склоняется медсестра лет двадцати пяти с толстыми линзами очков. Её зовут Олей. Она неуловимо схожа с Ольгой Беловой. У неё чувственные губы и милое усталое лицо. Нет, она мне не снится. Она, наверное, недовольна трудным дежурством, непрерывным уходом за мной. В полубессознательном состоянии я уловил чью-то жалобу на то, что я несколько раз рвал на себе повязки... *Тем не менее я не вижу, чтобы она собиралась испортить мне настроение мелкими пакостями. Она не просто медсестра, она - профессионалка - уж я-то научился в них разбираться. В её руке я замечаю дюжину тонких стеклянных шприцев, она меняет их, осторожно и, я бы сказал, бережно вкалывая лекарства в вену на моей шее. С помощью этой красавицы я, кажется, выкарабкаюсь, уж коли совсем пришёл в себя.
Вдруг как давний сон вспоминаю доктора Агеева, спрашивавшего разрешения оперировать меня в третий раз.
- Какой сегодня день? - еле слышно сипло спрашиваю Олю, тихо радуясь, что хоть какие-то звуки выдавил из ободранной глотки.
- Среда, уже вечер, - её лицо абсолютно бесстрастно, холодно, и только губы... они рядом, совсем рядом... - Лежи спокойно, ещё успеешь наговориться.
Три операции под наркозом, три дня без сознания... Натерпелись они, переволновались, нечего сказать!.. А что же Рената? Может, она, узнав о моих проблемах, приехала, но ее не пускают ко мне? Ну конечно! Будет она ждать!.. Хотя нет, я сам наказал, чтобы не приезжала, пока буду отлеживаться в реанимации. Всё-таки дурацкие у нас ограничения... Агеев, чёрт, оттяпал, поди, лёгкое целиком, чтобы не кровило...
- Ну здравствуй, добрый молодец! - слышу задиристый звонкий голос. - Доставил ты нам хлопот!
Розоволицый, довольный, он останавливается возле изголовья кровати, поправляет повязку на моей груди.
- Здрасс... Добром или злом... порадуете?.. *- я еще не знаю, какой ответ меня устроит. Я рад возвращению к жизни, но не решил, хочу ли я жить вообще, и если хочу, то зачем и сколько? Сбоку от кровати на тумбочке и на полу замечаю допотопную вакуумную систему из литровых молочных бутылок с желтоватой жидкостью и коричневых шлангов, отсасывающую из дырявой грудной клетки сочащуюся из раны кровь. Изучив кровь накануне операции, они должны были определить плохую свёртываемость, но на утреннем обходе в прошлую пятницу он сказал противоположное: "Кровь спокойная..." Подвели *лаборанты? Или я чего-то недопонимаю? Впрочем, искать виновного не буду - я знал, в каких условиях работают медики онкоцентра, знал, на какой риск иду.
- Добро, добро в тебе, журналист! И легкое я тебе сохранил!

6.
Агеев насмешлив, значит всё будет о`кей.
- Сколько граммов... крови я потерял?.. - я задыхаюсь от того, что не могу дышать свободно - мне больно и трудно, будто давит на грудь тяжёлый могильный камень.
- Граммов? - смеется Агеев. - Ты потерял около двух с половиной литров, дорогой! Не каждый мужчина выживает после такой кровопотери, но ты живуч, молодец!
- Не каждый мужчина... Что за намёк?..
- Только не принимай близко к сердцу...
- А что с ним?..
- Коронарные сосуды сужены, прединфарктное состояние после серии стрессов... Ты можешь контролировать ситуацию, поэтому постарайся не волноваться. Да и причин больше нет...
- Жена...
- Звонила несколько раз, она тебя целует, передаёт привет от детей. Разговаривать я тебе запрещаю, лежи, отдыхай, набирайся сил, если что, я рядом... Всё, пока.
"Ты не знаешь, о чём болит моё сердце, Агеев, - думаю я, оставшись один на один со своими мыслями. *- "Neuer Weg" - вот моя давняя заноза, которую хирург, разглядывая моё сердце, не заметил. Меня изолировали от газеты обстоятельства. Или люди, которые не решают проблемы газеты? Я вот лежу полуживой и думаю о "Neuer Weg". Для газеты это нормально, что я о ней думаю, но для её сотрудников, бросивших меня подыхать... Боже мой, что будет, когда я скажу им в глаза эту правду! Как они взбеленятся, начнут кричать, доказывать, что я - осёл, козёл и косолапый мишка в полосатой шкуре носорога, сам виноват... А в суд подайте, господа! Из газеты увольте! Добейте последнего собкора, чтобы не вякал о российских немцах!..
Я опять кричал вслух. На крик сбежались медики. Меня трясёт предсмертный озноб, корёжат конвульсии, через минуту тающим тоскливым взглядом я вижу всеобщий переполох и летящую ко мне... Олю Белову, которая *сходу вкалывает в бедро шприц, с силой выдавливает в мышцу лекарство; кто-то включает мощный обогревательный прибор с вентилятором, который гонит струю горячего воздуха на мои коченеющие ноги.

7.
В реанимации меня держат седьмые сутки. Седьмые сутки я ничего не ем и не пью - мои силы поддерживают капельница и уколы, в моем организме происходит сложный процесс превращения трупа в живое тело. Я потерял с десяток килограммов, пожелтел, стал похож на восковую свечу в руках покойника. Небрит - какие пустяки! От большой потери крови и предельно низкого содержания гемоглобина меня терзает лютая головная боль. Мучает гепатит. Откуда он только взялся? Часто суматошно и больно колотится сердце. Каждое утро меня методично "расстреливают" из мощного облучателя, перед включением которого медперсонал выскакивает в коридор как с перепугу, а после в палате долго стоит тошнотворный запах горелых микробов. Говорят, это рентгеновская установка. Я знаю, что это не установка Кашпировского на потенцию. С какой целью они облучают меня? Убивают раковые метастазы? Но ведь доктор Агеев сказал, что во мне нет зла. Моя опухоль - первая стадия рака. Я верю своим подозрениям и не верю Агееву, который обманывает из гуманных соображений. Со мной на эту тему он категорически не разговаривает!
А впрочем, так оно даже веселее!
С каждым новым днём домыслы мои рассеиваются как туман над тихим озером в горной долине, во мне крепнет уверенность в том, что хирург справился со своей задачей и я буду жить. Я буду жить и напишу свой очерк, а если повезёт, то и роман. Всё будет зависеть от того, сколько я буду жить и какие новые проблемы буду решать. Если бы я торговался на базаре, согласился бы и на пять лет, пока на старом месте не вырастет уже злокачественная опухоль. Теперь я буду помнить об угрозе метастаз рака всегда, и всё же, мне думается, он застанет врасплох.
Бред малодушия. Глупые фантазии. Реальность всегда находится в ином измерении.
На четвертые сутки из моего онемевшего бока вытянули дренажные шланги. Было дико больно, больно до потемнения в глазах. Зато я почти сразу же начал учиться сидеть в кровати, потом - стоять возле неё на предательски слабых, чужих ногах, а вчера, когда после сложной операции рака сюда привезли мою новую землячку, мою хорошую знакомую, жившую когда-то в Лесной Опушке, я обмотался простыней наподобие древнегреческого поэта и обошёл, шатаясь, вокруг своего ложа, показывая ей пример мужества, несгибаемой воли, пример выживания. Она поняла это и благодарно изобразила улыбку. Конечно, после наркоза, в борьбе за жизнь эта улыбка больше походила на оскал измученного зверя, тем не менее... А вечером её перевезли в другое помещение реаниматологии. Думаю, доктор Агеев умышленно показал ей выздоравливающего земляка.

Ну и так далее...

Федор Т. и Анатолий Р. Прочла, великолепно написанные, Вами рассказы. Своими рассказами Вы заставляете нас вспоминать о том, что ничто в этом Мире не вечно. Что очень важно не только прожить красиво, но и умереть достойно. Пишите, пишите все что уже написали.
Анатолий, напишите нам, пожалуйста, продолжение своего рассказа.
Спасибо ВАМ, дорогие мужчины!

Спасибо, Нина, за добрые слова.
***********.proza.ru/2011/07/02/600 * *- линк романа. Там и начало, и продолжение...

Анатолий, спасибо за ссылку(F) (F) (F)

(L) (L) (L)