ПОЭЗИЯ ПОРУГАННЫХ НАДЕЖД (От трудармейских нар до выездной Люфтганзы

[Мария Гакштэ]

ПАМЯТИ ТРУДАРМЕЙЦЕВ
Упорно бьет в плотинный темный камень
Залив осенней, тяжкою волной...
Стою один. Со мной сегодня память,
И давний год теперь - сорок второй!
Студеною волною в память сердца,
Слезою скорбной льются эти дни...
Тогда здесь умирали трудармейцы,
На безответный падали гранит.
Уральские метели их отмели,
Глаза закрыть родные не пришли.
Отметили начальники отдела
Лишь номера на бугорках земли.
Военных лет наследье роковое!
Бесправие на много лет вперед
Познал сполна! - за той виной чужою -
Немецкий, зло наказанный народ.

[Мария Гакштэ]

Jakob


Июнем согретые воды
в даль Волга катила свои
мы стали врагами народа
на первом этапе войны.
Коровы и овцы метались
Скулили и лаяли псы.
В слезах мы дома покидали
Несняв что сварили с плиты.
ну ладно водица вскипела,
Давай пелемени сюда
хорошее сделали дело
и вкусною будет еда.
Добавим немного приправы
Люблю почему-то укроп...
Конешно же власти не правы
Но мы их неведаем троп.
Оставили нас бы в покое
Но где же им разума взять.
Иль времечко было такое
любили тогда выселять.
В Сибири нас всех осудили
язык нам поставив ввину.
Кого-то под пули пустили.
Кто в лагерь попал, кто в тюрму.
Jakob

Дорога же в город, вёрст девять,
сходи-ка туда да сюда
и эта забота о хлебе
ударила в грудь как беда.
Он как-то придя, расхворался
подолгу сидел у окна
и слёг и уже неподнялся.
Осталась с детьми я одна.
То дома то в поле пласталась.
Работой держала слезу.
С упорством крестянки я знала.
Детишек взростить я смогу.
И бабушка глухо вздыхает,
руками сгребает муку.
Воды и сольцы добавляет,
а я продолжения жду.
Марии уж было шестнадцать,
чуть старше Иван и Андрей.
Им время пришло миловаться
Имели подруг и друзей.

[Мария Гакштэ]

Притча о немцахАлександр Бефорт
Расселились иноземцы, преимущественно немцы,
На российских на равнинах со времён Екатерины.
Нарезалися границы по велению царицы;
Избы ставились надолго по брегам великой Волги.
Немцы с завидной сноровкой жизнь устраивали ловко.
Жили тихо, не роптали, в землю русскую врастали.
Свой язык, свою культуру сохранили всё в натуре.
Той земли, где проживали, все законы уважали.
Между тем, бежали годы. Были радости, невзгоды.
Поколения менялись; внуки, правнуки рождались.
Два столетья - срок немалый, скоро немцев много стало.
И решили власти в миг семьи немцев расселить.
Это памятные даты: крики, лошади, солдаты.
Строй повозок на перронах, вздохи, слёзы у вагонов…
Разбросало всех по свету, по большой стране Советов.
Кто остался в Магадане, кто-то в пыльном Казахстане,
И поля Узбекистана помнят немцев, как ни странно.
Помнят их огни Магнитки, взмокших от труда до нитки.
И леса глухой Сибири немцев тоже не забыли.
Рудники, лесоповалы, целина и лесосплавы,
Крепи угольных забоев помнят общества изгоев.
Жизнь носила, жизнь бросала, много судеб изломала.
Пережили, всё стерпели и душой не очерствели.
Так бы жили и поныне, но, на счастье, Власть сменили…
И теперь в стране Советов нет на выезды запретов.
Потянулись вереницы к чуждой западной границе.
Как прапрадеды когда-то путь проделать, но обратный.
Выбор нужный сделал каждый. Сделан верный шаг однажды.
Чтоб потом спокойно жить, никого в том не винить.
Так теперь и наши немцы стали вновь переселенцы,
Через много лет скитаний, через слёзы расставаний
Возвращается народ, завершая свой виток.
Земли встретили не худо, на житьё давали ссуды.
Жить теперь да не роптать, к новой жизни привыкать.
Поддержали социально и пытаются морально:
Дали статус «русский немец», вроде свой, но чужеземец.
Строй другой, не та культура, чужда общества структура.
Цену деньгам знают все, жизнь свою живут в красе.
Им неведомо, что где-то можно без электросвета
И зарплаты тоже жить, верно, Родине служить.
Ну а Родина в упадке: кто смогли, те в беспорядке
Растащили весь Союз, как разрезанный арбуз.
Прибалтийские народы запросили вмиг свободы,
А затем Кавказ, Молдова захотели жить по новой.
Беспредел, неразбериха овладели Властью лихо.
Между нациями распри для республик дружных, братских
Стали нормою теперь - дружба врозь, закрыта дверь.
Неуютно стало в доме, где всё было так знакомо,
Где народы мирно жили, как нигде в огромном Мире.

Фрида Кирш

БЕЗ ВИНЫ ВИНОВАТЫЕ

Мы не творили злодеяний,
но выпал нам удел страданий.
Забудь мы свой язык родной,
была бы жизнь у нас иной.
И наши дети бы едва ли
зло произвола испытали.
Как часто приходил домой
мой сын из школы сам не свой.
О, мама, в чем я виноват?
Меня все дразнят и хулят.
— Фашист! — в лицо мне класс кричит.
Учитель слышит — и молчит.
Я в школу не хочу, устал я,
я не хочу, чтоб рисовали
на ранце свастику мелком.
Фашист... Но я-то здесь при чем?
И малыша я утешаю:
«Есть люди добрые, я знаю.
Поверь мне. что настанет час,
и жизнь порадует и нас.
Что делать, мы терпеть должны,
пока поймут, что нет вины
на нас, и людям злым тогда
краснеть придется от стыда».

То было на Вятке *

в безлюдном лесу. *

Мы рыли *

могилу в болоте. *

Погреться порой *

отходили к костру *

и вновь *

приступали к работе.

*

Лопаты врезались

и в камни, и в мох,

и в корни,

и в ржавчину гнили.

А ноги так стыли —

помилуй нас, бог!

И руки

от холода ныли.

*

Истлевшие трупы *

лежали в кустах –

на лицах *

осенняя слякоть. *

И не было мяса *

на синих костях... *

Посмотришь — *

и хочется плакать.

*

Когда мы друзей *

предавали земле, *

надгробной уж не было речи. *

Мы, встав на колени,

шептали во мгле: *

«Прощайте, родные! *

До встречи!»

До лагеря мы

дотащились без сил *

вдоль берега *

ночью морозной. *

Дежурный охранник *

наганом грозил, *

что, дескать, *

вернулись мы поздно.

*

Хлебали баланду,

наш лагерный суп,

и спали

в объятиях бреда,

а в сумерках

с нар

Якоб стаскивал труп

навеки уснувшего Фреда.

ПАМЯТИ ТРУДАРМЕЙЦЕВ
Упорно бьет в плотинный темный камень
Залив осенней,тяжкою волной
Стою один.Со мной сегодня память
И давний год теперь-сорок второй
Студеною волною в память сердца
Слезою скорбной льются эти дни
Тогда здесь умирали трудармейцы
На безответный падали гранит
Уральские метели их отмели
Глаза закрыть родные не пришли
Отметили начальники отдела
Лишь номера на бугорках земли
Военных лет наследье роковое
Бесправие на много лет вперед
Познал сполна!за той виной чужою
Немецкий,зло наказанный народ.
И лютой стужей-в лес,каменоломни
Под окрики,собак рычанье,вой
Бригадо-трудармейские колонны
Здесь шли на труд,как на последний бой.
Терялась вера.И терялись силы
Упавшие подняться не могли
И далеко отцовские могилы
Поволжская святая горсть земли
Ах,как горьки твои печали сердца
Народ,не удостоенный наград
Их не забыть-погибших трудармейцев
Немецкого народа страшный вклад
Где бьет волна в плотинный,темный камень
Прохожий,не спеши остановись
И скромно поклонись здесь вместе с нами
Тем что погибли утверждая жизнь

КарЛАГ
В степи людей захороненья,
Прошедших через врата ада,
Не грешников – на искупление,
А бывших узников КарЛАГа.

Земля усеяна холмами
Из жертв системы геноцида –
В поминах «Божьими рабами»,
Страны, где быть рабом постыдно.

Трудом их сделаны дороги,
На шахтах добывался уголь…
Баланда в мисках, хлеба крохи,
В бараках мерзлых выла вьюга.

Был адский труд в полях бескрайних,
След пыток, скорби, унижений…
Руководил страною Сталин,
Стратегию придумал Ленин.

Гуляет *ветер по просторам,
Ласкает травы над холмами,
А за кладбищенским забором
Кресты скупые с номерами.

Константин Коппель * * * * *Далеко у самой Волги, * * в доме на родной реке, * * мама песенку мне пела * * на немецком языке. * * * * Тридцать лет качалась песня * * колыбельною волной. * * Я не знал, что это счастье * * может кончиться войной. * * * * Бабьим летом в сорок первом * * задымили поезда. * * Прочь прогнали «колонистов» * * из родимого гнезда. * * * * А потом уже в Сибири, * *где мотив любви исчез, * *мы, мужчины, в трудармейских * *лагерях валили лес. * * * * Чуть поздней в тайгу пригнали * * женщин с пилами в руке. * * Хватит петь детишкам песни * * на немецком языке. * * * * Мамы плакали о детях * * и сгибались от тоски. * * Стыли слёзы, острый голод, * * как топор, стучал в виски. * * * * Хоронили их без гроба, * * рядом не было семьи. * * Эх, могилки-колыбелки, * * горки снега и земли! * * * * Далеко у самой Волги, * * в доме на родной реке, * * мне бы песенку послушать * * на немецком языке.

***********.

28.08.1941
Meinem Volk, meinen Verwandten, allen, die sein Leib und Gut in schrecklichen Verbannungsorten in Russland verloren haben und trotzdem als Deutsche geblieben sind, gewidmet.
Verschollen, verhungert, erfroren
mein Vater, dein Bruder, ihr Mann...
Hat jeder von uns Irgendeinen verloren
in diesem unglaublichen Land.
Auf Steppe, im Walde, auf Seen
sind Leichen von Deutschen zerstreut.
Man kann ihre Graber nicht finden, nicht sehen,
ihren letzten entscheidenden Deut.
Weil sie sich als Deutsche bekennten,
und zeigten ihr Treue und Fleis,
man durfte sie toten, verschleppen, verbrennen,
einfrosten im Winter, im Eis.
Mit Bangen um seiende Sklaven
knie ich in der Steppe, im Wald.
Denn irgendwo hier liegen unsere Ahnen
von Deutschen aus Schwabischen Alb.
Berlin 2007 * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * *Johann Keib