ПОВОЛЖЬЕ- это интересно!

[gainst]

********infokam.su/n2439.html * -источник

[gainst]

Проверка временем: «Шумел Камышин, девки гнулись...» * * * * * * * * * * * Уроки немецкого Город Камышин далеко от культурных центров, потому местные девушки отличаются повышенной скромностью и воздержанием. А легко ли, по нынешним временам, порядочной девушке выйти замуж? Посему в Камышине проблема сбыта невест стоит особенно остро, над ней и бились мы битый час с мэром города Львом Алферовым.
Город Камышин — старинный, купеческий, расположен на красивейшем берегу реки Волги меж Саратовом и Волгоградом. Столичные знаменитости здесь редки и божественны. Мне с трепетом показали камень на набережной, которого однажды коснулась пальчиками заезжая актриса Ирина Муравьева, вышедши из гостиницы на утренней зорьке. Теперь это место считается священным, и женщины, девушки, прикасаясь к нему на восходе солнца, загадывают самые сокровенные желания.
По утрам в городке пряно пахнет степными травами и в домах с резными наличниками орут похотливые петухи (в смысле — птицы), пробуждая девушек от снов вожделенных.
— Замолчи, противный! — крикнет девушка глупой твари и сладко потянется сочным здоровым телом, не отравленным табаком и водкой. После включит кассету «Уроки немецкого» и станет на свежую голову повторять:
— Ихь лебе ин штат Камышин…
Со знанием немецкого даже у старой девушки есть надежда обрести свое счастье в Германии. Благо, что окрест Камышина ныне поселилось множество немцев-беженцев из республик Средней Азии. Это тысячи малопьющих и работящих людей. Но местная власть не умеет распорядиться их силами, и немцы, сбежавшие от погромов в Россию, теперь бегут от российской безработицы в Германию, особенно молодежь. В том и счастливый шанс для камышинских невест — выйти замуж за мигранта.

[gainst]

ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА: Здесь надо напомнить, что немец, как элемент полезный, был поселен у нас на Волге большими колониями еще 300 лет назад по воле Петра Первого и Екатерины Второй для принесения культуры и улучшения расы. Во время Великой Отечественной войны их вывезли в Азию. А в начале девяностых, когда немец опять повалил на Запад, уже германские власти отчаянно запросили наших остановить того немца на Волге любой ценой. Они выдали несметные деньги на его обустройство в городах поволжских, опасаясь, что за 300 лет проживания в России этот немец порядком испортился, одичал и запускать его скопом в Германию очень даже небезопасно.
Тут же стали они возводить поселки по всей поволжской глубинке и выписали бедным сородичам гигантские беспроцентные ссуды на строительство добротных коттеджей с отсрочкой на 15 лет.
«Этот шифер хоть и гениален, но попить, покушать — не дурак!»
Я объехал несколько немецких поселков, самый загадочный из которых называется Щербаковка. Длинная улица больших добротных коттеджей с большими приусадебными участками соседствует с умирающей русской деревней-развалиной, в которой живут с полсотни пенсионеров. До ближайшего села Щербатовки отсюда семь километров по горной, перерытой дороге. Специально для немцев сюда протянули бесплатно газ. А на русскую улицу газ не дали, точнее, пенсионеры сами отказались, когда с них заломили за подвод по 20 000 рублей. Но на немцев за это старики не в обиде. «С ними жить веселее, пьют мало, работают много, а что им бесплатно газ провели, так они в том не виноваты».

[gainst]

продолж. * Поначалу-то после Азии нам здесь рай показался! — вспоминают мэр поселка Виктор Мерк и его соседи. — Дома построили, землю вспахали, скота завели… а дальше-то что? Работы нет, доход мизерный. Продаем за копейки азербайджанцам мясо да арбузы. И зачем завезли нас в эту глушь за 60 километров от Камышина — непонятно. Зачем столько денег на пустое потратили, если мы ничего не производим? В соседней Щербатовке мини-заводик, там одноразовые ложки, вилки отливают. Так наши женщины ходят туда за семь километров пешком в целях экономии, зарплата у них 1200 — 1300 рублей. Ясно, что на наших поселках просто деньги отмыли и сейчас отмывают. Из Германии, например, нам на каждый праздник, включая день депортации 28 августа, большие деньги шлют, но мы их не видим. У нас есть такой культмассовик-затейник Шура Вахрушева из Киргизии, она эти деньги и получает. Поставит на стол какие-то муляжи фруктовые, одну группу детей сфотографирует, «вылезайте!», другую сфоткает, «вылезайте!», а фотографии отправляет в Германию для отчета, и так до следующего праздника. Мы всем селом написали в Камышин самому Фишеру, он главный по немцам, так Фишер что сделал — вместо того, чтобы Шуру уволить, он к ней еще одну такую же затейницу приставил. И мы до сих пор никаких денег, ни праздников не видали! А в отчетах они такое приписывают! Мол, такого-то ребенка научили шпагат делать… а этому ребеночку и года нету. Вон он в коляске еще сидит, кто ж его Шуре на шпагаты отдаст?!

[gainst]

Мой дом — моя тюрьмаЯ заехал в Щербатовку на мини-заводик, там пятеро фрау-баб в бешеном темпе сортировали вилки, ложки.
— Здесь, конечно, лучше, чем в Азии, — признались они, — только платят не шибко.
— Но мужики, наверно, у вас хорошо зарабатывают?
— Вы знаете, по-немецки мужчина называется — херр, вот столько ему и платят! Мужики-то наши все без работы сидят, скотину выращивают. Но местные ту скотину воруют, и коров, и свиней. Так наловчились, что никакие запоры, ни собаки ворам не преграда.
Зато все эти безработные в огромадных коттеджах живут, и этими-то коттеджами мать-Германия крепко приковала своих пращуров к берегам волжским: «Хочешь в фатерланд? Сначала рассчитайся за ссуду!» И сидят они в тех коттеджах, как под арестом. В Щербатовке этих коттеджей — не сосчитать, но в огромных хоромах пусто, угрюмо и пища самая примитивная, потому как здешний немец пасет каждую копейку, рассчитывая дом продать азербайджанцам, чеченцам, расквитаться с долгами и уехать в Германию.
Чеченцы, примкнувшие к немецким поселкам, требуют к себе особого уважения. Едва я приехал в немецкий поселок Галки, следом примчался «воронок» милицейский.
— Где тут чеченцы живут? — осведомились опера.
И здешние женщины наперебой стали жаловаться мне и милиции, что чеченцы на их мужей с ножами кидаются по причине: «Вы почему нас не уважаете?!" «А вы их спросите, куда скот наш девается?!»
Прошлой ночью у чеченцев случилась стрельба. По версии южан, кто-то впотьмах засадил из двустволки по их окнам. Но как после пояснили мне следователи — стреляли, наоборот, из дома чеченцев через окна на улицу.
— Ну чем тут у нас лучше Азии? — рассуждает немецкая молодежь. — Вот и учим язык у Клары Карловны. Чтобы приняли в Германию, надо сдать экзамен по языку. А жениться или замуж выходить надо здесь, потому что там мы второй сорт, и будет тамошняя жена или муж всю жизнь пилить: «Приехали, голодранцы, на все готовое!»
Клара Карловна Арзуманян, учительница немецкого, историк и патриот села Галки.
— Мы как прибыли сюда с мужем (он у меня армянин сосланный) из Узбекистана, так и решили — здесь наша родина! Красота, природа, Волга! Тут ведь где ни копни, столько всякого исторического добра отыщется! В подвалах разрушенных домов то и дело находим всякую старинную утварь, монеты девятнадцатого и восемнадцатого веков. Особенно вешними водами много монет вымывает. До войны в Галках было около 400 немецких дворов. Старики вспоминают, вся деревня была в цветущих садах: виноградники, персики, яблони, груши. Народ жил богато. А когда выселяли, иные люди, наверное, что-то попрятали, дабы не везти драгоценности в ссылку… Сама я в Германию не поеду, лично мне здесь благо, а вот молодежи негде себя найти. Такого ужаса, как в российской провинции, наверное, нигде в мире нету — в соседних деревнях взрослые пьют, и дети пьют вместе с ними. В школу пьяные приходят. Как с этим бороться? Гибнет, гибнет Россия, и никому до того дела нет!

[gainst]

продол. *Ассимилировать успеть.
«Не скрою, мастер ты в экспромте,
Речист на форумах, у юрт...
Но мой отец погиб на фронте,
А ты полез в «Видергебурт».
«Вы так со мною говорите,
Что за войну был я судим.
Вы уж, пожалуйста, простите,
Но тон другой необходим».
«Ты виноват уж тем, что немец.
Пусть справку выдаст прокурор,
Что бывший ты спецпоселенец,
Что снят с тебя уже надзор».
Сказал бы так дурак набитый,
Неисправимый шовинист...
А то ведь правильный, маститый
Он был в газете журналист.
Другой такой же, к слову вставил:
„А
телетайп тебе зачем?
Небось, в Германию отправил
То, что читать дают не всем...»
...Как в «Русском вестнике»
Велицин При Николае, при царе,
Винил в грехах императрицу
И адъютантов при дворе
За власть немецких колонистов
Над пьяным русским мужиком?..
Уже тогда было нечисто, -
Мотала зависть снежный ком.
И повело, и покатилось...
За горло взяли кулаков.
Народ – враги! Скажи на милость,
Где было столько дураков?..
В каком краю, в котором царстве
В тюрьме страдала вся страна?
То было в нашем государстве,
Где вождь в Кремле, что сатана.
Поволжья нашего не стало.
Как будто было всё во сне.
Горохом немцев раскидало
В глухих углах, по всей стране.
Успели разломать соборы,
Стирают памяти следы...
Как будто нет для них позора.
Ликует зло под стон беды,
Чтоб немцы языка не знали,
Чтоб в церковь больше – ни ногой!
Отцов в концлагеря загнали
Под автоматы, «сапогой».
Так с той поры прошло полвека.
Прошли в изгнании года.
Быть может в немце человека
В Москве признают? Никогда!
«Фашистам не бывать на Волге!»
Кричит в Саратове плакат.
И дураки в России долго
Царить готовы наугад.
Твердил он голосом пропитым
Толпе Поволжья в мегафон,
Что нам снарядами изрытый
Отдаст военный полигон
Капустин Яр заместо Волги.
Вот это – Wolgarepublik!..
С такой способностью недолго
Загадить всей России лик.
За честь такую благодарны.
Плохая мачеха ты нам.
Уж надоело так бездарно
Сносить пинки под пьяный гам.
Прости, прощай, моя Россия,
Und sei gegru?t, mein Heimatland!
Смолчит, быть может, ностальгия
Как плачет тут твой эмигрант.
Dinklage, Niedersachsen, den 23.09.1997.

[gainst]

Willi Muntaniol Вилли Мунтаниол
Ты виноват уж тем, что немец
Баллада
Нас принял Бог под самый Weihnacht
И Фридланд в церковь пригласил.
Поёт органом neue Heimat,
Чтоб нам с тобой прибавить сил.
Мы словно в рай земной попали,
Давно гонимые судьбой.
За много лет спокойно спали.
Язык, как музыка -живой.
Никто ни разу не подслушал,
Не проследил кого корим.
И до сих пор никто не скушал
За то, что правду говорим.
Мы скоро все переменились:
Как будто боль убрал наркоз.
Глаза живинкой засветились,
Пришла улыбка вместо слёз.
Хотя случается, однако,
Что вурст аусзидлерами нас
Зовёт и травит как собаку
Член Эс Пэ Дэ. Таков наказ?..
Завесу фактами снимаешь
И о страданьях говоришь.
Ответит: «Слёзы выжимаешь?»
Скривишь улыбку, промолчишь.
Всю жизнь фашистами там были,
Tут русаками нас зовут.
Видать, историю забыли,
Своих с чужими путают.
Не любят «русских» за подонков.
А их немало среди нас.
Сверяют с предками потомков
По крови только. Вот те раз!..
Кому-то просто непонятно
Зачем мы ехали сюда.
В Союз отсюда аккуратно
Текла валюта, как вода.
И Русь за марки ухватилась,
Кредиты любит Казахстан.
И Украина спохватилась.
А немец?.. «Подожди, отстань!»
И снова Weihnacht. Как там наши?..
Давно забыт в домах уют.
Народ уже бесплатно пашет.
Темно. И газа не дают.
Да, был этап, мы собирались,
Чтоб автономию вернуть.
Нас под арест загнать пытались,
Хотели всех сломать, согнуть...
Учитель Раймер в Ленинполе
Под Новый год с детьми пропел
«O Tannenbaum» на ёлке, в школе.
И под надзор попасть успел.
Коль по-немецки, значит, страшно:
«Мы тоже любим песни петь,
Но по-советски, бесшабашно.
А немцев не хотим терпеть.
Пускай доказывают молча
Свою рабочую черту.
Чужой мотив, что песня волчья.
Нам слушать их невмоготу.»
Так просыпался в Кыргызстане
В шестидесятые года
Дракон, дремавший, как в тумане,
Чтоб кончить с нами навсегда.
В одном письме из «Neues Leben"
Авантюристом назван я.
Писал в ЦэКа «святой молебен»,
Про немцев правду для Кремля.
Хотел на Пленум коммунистов
Через редакцию попасть.
Он был не для авантюристов.
Мне помогли тогда упасть.
И я терпел до девяностых
Под ярлыком «Автономист».
С таким клеймом жилось непросто.
Корреспондент... И вдруг, - фашист.
Но тут сверкнула перестройка,
И заиграли в плюрализм.
Никто не знал, что «катастройка»
Затмит собою коммунизм.
Мы собрались в такое время,
Когда в республиках страны
Кипят, волнуя поколенья,
Народов страстные сыны.
Как расшалившиеся дети
Они шумят, покуда Мать
Сумеет каждого заметить,
И не забудет всех обнять.
Имеют право только немцы
Всю жизнь безропотно молчать.
Они у нас как иноземцы,
Их не желают замечать.
Нет, не сумели наши предки
За двести лет предугадать,
Что внуков первой пятилетки
Теперь с Поволжья станут гнать.
Россия-матушка, опомнись,
Мы б не бежали за кордон.
Мы шли к тебе не вероломно.
У нас в Союзе – Отчий дом.
Так я писал до наших съездов.
Их всё пытались отменить.
Дошло до массовых отъездов.
Кого теперь в грехах винить?..
Конечно, нас, конечно, немцев.
Дескать, могли бы потерпеть.

[gainst]

КАН Фердинанд Геланус (Ferdinand Helanus Kahn) (17 августа 1788, Галиция - 6 (18) октября 1864, Саратов), первый епископ Тираспольской римско-католической епархии (1850-64). По происхождению австриец. В Россию прибыл в 1810. Окончил курс наук в Забяльской доминиканской школе Витебской губернии. Возведен в сан римско-католического священника в 1815. Член доминиканского ордена. Занимался пастырской деятельностью среди немецких эмигрантов в Забялах и Ревеле. В течение нескольких лет был учителем Гродненской и других гимназий. С 1822 по 1849 - настоятель римско-католической церкви в Риге.
В 1849 назначен епископом вновь созданной Херсонской епархии. Канонически утвержден в этом сане 20 мая 1850. Рукоположен в епископы 9 октября 1850 в Санкт-Петербурге в церкви Св. Екатерины митрополитом Казимиром Дмоховским. В 1852 переименован в епископа Тираспольского. В 1856 перевёл резиденцию епархиального управления в Саратов. Ф. Кан много потрудился для организации церковной жизни в епархии. Он основал в Саратове капитул, духовную семинарию и консисторию, устроил кафедральный собор. Участвовал в деятельности Римско-Католической духовной коллегии в Санкт-Петербурге, в 1855-56 был её председателем.
Умер 6 (18) октября 1864 в Саратове. Похоронен там же на католическом кладбище.

[gainst]

КЛАУС (Klaus) Александр Августович (13 декабря 1829, немецкая колония Норка Камышинского у. Саратовской губ. - 7 января 1887, Екатеринослав), сын кистера и органиста. Начальное образование получил в церковно-приходской школе в родном селе. Затем поступил в 1-ю Саратовскую гимназию, которую окончил в 1851 с правом на чин XIV класса (коллежский регистратор). По окончании гимназии поступил на службу в Саратовскую контору иностранных поселенцев смотрителем колоний. Дослужился до начальника конторы; отсюда был переведен в Петербург в Министерство государственных имуществ. Служил сначала старшим столоначальником IV отделения Первого департамента, с 1868 - старшим столоначальником отдела колоний Департамента общих дел, с 1870 - начальником отдела колоний. Автор ряда статей, напечатанных в 1868-70 в журнале "Вестник Европы".
Осенью 1869 вошёл в состав комиссии Министерства государственных имуществ, созданной для обсуждения вопросов об училищной части колоний и о порядке заведования имущественными делами протестантских церквей в колониях. Разработанный при его участии проект Положения об училищах в селениях иностранных колонистов вызвал острую критику Генеральной, Московской и Петербургской консисторий. В этот период Клаусом написано солидное социально-экономическое исследование "Наши колонии. Опыты и материалы по истории и статистике иностранной колонизации в России", ставшее первой обобщающей работой о немецких колонистах в России в отечественной историографии. В книгу вошли ранее опубликованные им очерки о колониях, основанных сектантами, к которым автор относил гернгутеров в Сарепте и меннонитов, а также очерк о роли духовенства в жизни колонистской школы. Книгу предполагалось издать двумя выпусками, общим тиражом 3000 экз. Была издана только первая часть. В 9 главе книги "Духовенство и школы" автор резко осудил деятельность поволжского духовенства; это вызвало бурю негодования и жалоб со стороны пасторов. В результате Клаус был уволен из министерства.
С 1871 служил в Министерстве путей сообщений сначала делопроизводителем, а в 1873-1875 - вице-директором Департамента шоссейных и водных путей сообщений. За успешное проведение в действие Правил 4 июня 1871 в числе высших чиновников был награжден 6 марта 1872 земельным наделом, ему было назначено 1000 десятин земли.
Последние годы жизни Клаус состоял председателем Екатеринославской губернской земской управы. Дослужился до надворного советника.

[gainst]

КЛИНГ (Kling) Александр Петрович (1875, колония Гоффенталь Новоузенского у. Самарской губ. - ?), депутат 2-й Государственной думы от Самарской губ. Поселянин-собственник Новоузенского у. Самарской губ., евангелическо-лютеранского вероисповедания. Получил среднее образование. Заведовал магазином швейных машин фирмы "Зингер" в слободе Покровская. Занимался земледелием.
7 февраля 1907 избран во 2-ю Государственную думу от общего состава выборщиков Самарского губ. избирательного собрания. Беспартийный. Входил в Конституционно-демократическую фракцию. Членом думских комиссий не был. Дальнейшая судьба неизвестна.