О том, как дядюшка Дэнба заставил работать правителя уезда
В ту пору дядюшка Дэнба находился в услужении у правителя уезда. Правитель отличался тремя качествами: неимоверно большим животом, огромной лысиной и беспредельной ленью.
Целыми днями он отсиживался в собственной крепости, помыкал другими да наблюдал из окна, как в поле гнут на него спину крестьяне.
И задумал дядюшка Дэнба проучить правителя, заставить лиходея узнать, чего стоит один кей цинко. Задумал и стал ждать случая.
Конец лета в тот год выдался на редкость жарким. Поля отливали золотом. На небе не было ни облачка, солнце палило с утра до вечера. Крепостные стены и крыши, казалось, дышали жаром. Жирный начальник тяжело вздыхал.
— Какая несправедливость! — жаловался он дядюшке Дэнба.— Крестьянам живется хорошо. Выйдут в поле и машут себе серпами: жар разгоняют да прохладу навевают. Ох-ох, неси быстрее мой драгоценный веер,
Дэнба, отгони от меня дурной воздух!
«Погоди, придет время, заставлю я тебя попотеть по-настоящему»,— посмеивался про себя Дэнба, обмахивая потную лысину правителя веером из павлиньих перьев.
Наступил большой веселый праздник Линка. С раннего утра на площади перед крепостью стал собираться народ. Каждый надел свой самый лучший халат — цеба.
Кей — мера веса, около кг. Цинко — голосемянный ячмень, наиболее распространенный в Тибете злак.
Женщины принарядили ребятишек, вплели в их косы разноцветные ленточки. Все с нетерпением ждали, когда из ворот выедет верхом на лошади начальник уезда и по традиции откроет празднество.
А в это самое время правитель уезда с растерянным видом сидел перед грудой халатов — все никак не мог выбрать, который из них надеть.
— Ваша светлость,— уговаривал его дядюшка Дэнба,— к вашему лицу лучше всего подходит халат из золотой парчи!
Прошел час, другой, прежде чем начальник уезда согласился с мнением своего слуги и стал облачаться в тяжелый халат из золотой парчи на меховой подкладке.
А солнце тем временем поднималось все выше и выше. Его лучи обжигали землю, золотили озерную гладь, радугой перекинулись над горной рекой, сверкавшей на перекатах. Полуденный зной стоял над селением.
Облачившись в праздничный халат, правитель уезда забрался с помощью слуг на лошадь и выехал из ворот крепости. Надменным взглядом он окинул площадь, посмотрел на солнце и вдруг почувствовал, что первая капля пота медленно выползла из-под золоченого шлема. За первой покатилась вторая, третья…
А дядюшка Дэнба сделал вид, что ничего не замечает, и с напускной важностью вел под уздцы тонконогого красавца жеребца.
— Отведи лошадь под дерево, в тень,— взмолился правитель уезда.— Жарко, силы покидают меня.
— Ваша светлость, люди ждут, нельзя останавливаться,— спокойно отвечал Дэнба и еще сильнее дернул скакуна за повод.
— Стой, стой, негодный ты слуга! — не выдержав, закричал правитель уезда.— Я могу упасть, я уже падаю! Лучше я пешком пойду! От земли до солнца дальше, чем от лошадиной спины. Потому тебе и не жарко.
Не успел дядюшка Дэнба остановить лошадь, как правитель, словно мешок с камнями, вывалился из седла и рухнул в траву.
— Беги за доктором, паршивый бездельник! Не видишь, что я совсем плох.
Бросил дядюшка Дэнба поводья и опрометью побежал на ближайшее поле, где работали крестьяне. Схватил серп — да обратно!
— Вот лекарство, о мудрейший из начальников! Поднимайтесь быстрее, ступайте в поле и помахайте этой штукой. Сразу легче станет. Вы же сами изволили говорить, что серп жару разгоняет да прохладу навевает.
Поднялся правитель уезда, оперся на плечо дядюшки Дэнба, и пошли они в поле. Подошел правитель уезда к краю поля, где колосился цинко, и давай серпом махать. Смотрят крестьяне, глазам не верят, переговариваются: «Ну и дядюшка Дэнба, самого правителя работать заставил!»
|